Из клуба в тюрьму: история одного иностранца в Китае. Китайские тюрьмы (от создателя смертной казни в Китае)

Когда я итожу, то, что прожил, не могу не вспомнить конец 90-х годов ХХ века. Тогда, китайские власти, после долгой и безрезультатной тяжбы в судах по коммерческому иску предписали мне в течение 48 часов покинуть страну, а моего российского компаньона посадили. Сначала в Пекинский централ. А затем в не столь отдаленный от границы с РФ холодный Хайлар.

Силовое решение юридических вопросов, тогда, когда писанное право не позволяет без потери державного лица «Срединного государства желтых людей» осудить или встать на сторону «бледнолицых варваров с окраины», характерно для китайской традиции.

Официальный статус российско-китайских отношений в то время носил имя «стратегическое партнерство, направленное в XXI век». Кто такие партнеры? У людей европейской культуры имя партнеры значит компаньоны в деле, в сделках на рынке. Партнер – это тот, с кем ты имеешь бизнес, и имеешь выгоду. У китайцев же партнер – это тот человек с кем китаец садится «играть на интерес» за карточный стол или в мацзян. А это, согласитесь, другой смысл.

То же касается и других понятий экономики. Например, возьмем инвестиции. Никаких инвестиций в западном смысле слова, в смысле «священного акционерного капитала», у китайцев в бизнесе нет. По форме есть, а, по сути, нет. Для китайца иностранные инвестиции – это предоплата за товар. Или возврат исторических долгов за неравноправные отношения в XIX веке. Или отступные за отказ китайцев от изощренной мести за 100 лет былого полуколониального позора.

Ну а раз партнер – это не компаньон в деле. Не тот, кто составляет с тобой компанию. А тот, кто в карточной игре составляет противную сторону. То против него можно использовать все карты: и те, что на руках, и те, что припрятаны в рукаве. Тем более, что мораль прошлых обид это оправдывает.

А если иностранец окажется ушлым. Воспримет девиз стратегического партнерства по-китайски: как бесконечный путь хитрости, как игру, где все карты хороши. Да ещё и начнет обыгрывать китайских партнеров по игре на интерес. То не миновать ему силового решения вопросов правды и права. Ибо за китайским партнером всегда стоит вся совокупная мощь Срединного государства желтых людей, лучших из лучших. Тогда как за бизнесменом европейского склада ума стоят лишь «буква закона», да «права человека».

Так и получилось со мной и моим компаньоном, когда я, блефуя и передавая ход китайской стороне, перевел внешний долг российской компании на внутренний долг двух китайских компаний. А мой российский компаньон вывел выигранные на кону деньги из Китая в гонконгский офшор. При этом буква закона нами не была нарушена. Юридические претензии предъявлять нужно было к падким на легкий выигрыш китайцам. Однако на «пути хитрости» уязвлена была великоханьская гордость – то, что называется «лицо». В Китае потерю денег простить можно. А потерю лица – НЕТ.

Тогда, дабы не потерять лицо всей китайской цивилизации, меня с почетом старого статуса в Посольстве СССР, с признанием дипломатических преимуществ и привилегий, на которые я после 1991 года, конечно, не имел права, выдворили из страны «за деятельность не совместимую со статусом». А затем, всецело пользуясь тем, что я уже не мог приехать в Китай и лично участвовать в арбитраже, закрыли мое совместное предприятие с изъятием в свою пользу всей доли иностранного капитала. Ну а моего российского компаньона без былых дипломатических привилегий три месяца прессовали в тюрьме, до тех пор, пока не выбили из него откуп: достаточную по меркам полиции сумму денег. При этом, так и не открыв и не закрыв обвинение.

Ну а поскольку представителям российского бизнеса статус «персоны нон грата» явно не грозит, остановлюсь, с откровенных слов моего компаньона, на поучительном примере такого финансового регулятора, как китайская тюрьма. Регулятора в том смысле, что без откупа здесь не обойтись.

Ну, так вот. Пекинский централ в сравнении с провинциальной Хайларской тюрьмой во внутренней Монголии – это очаг уюта «со всеми удобствами». Общие камеры хотя и перегружены: на 12 кв. метрах сидят 28 человек, однако есть «очко» и умывальник. Подъем в 6 часов. К «утреннему туалету» дежурный каждому сидельцу отрывает от рулона по два куска туалетной бумаги и выдавливает порцию зубной пасты. Полотенец нет. Раз в неделю помывка: холодный душ. Кроме заботы о гигиене, от казны на пропитание в день выдают две постные «просвирки» из рисовой муки и два стакана воды. Все остальные «разносолы» за счет денег с воли.

Связь сидельца с внешним миром – это номер телефона. Её осуществляет охрана. Если позвонить не кому – медленная смерть. Если позвонить есть кому – то охрана получит для сидельца с воли деньги и разделит сумму 50 на 50. С той половины, что останется сидельцу, оплачивается «буфет»: лапша, галеты, соевые сосиски… За деньги можно устроить перевод в камеру «улучшенного содержания» менее населенную, с передачами продуктов с воли и выводом на балкон. Но и там нет ни телевизора, ни книг, ни газет.




Быт и нравы в камере конфуцианские с признаками расовой сегрегации. «Папа» – китаец. Старший по возрасту и с наибольшим сроком. Его место справа от окна. При «папе» – дежурный, который сторожит его покой, делает «папе» массаж и убирает камеру. Большая часть пола накрыта деревянным настилом высотой 15 см. На настиле циновки и подушки набитые шелухой. Под настилом, даже и на третьем этаже, бегают крысы. Побитие которых через щели в настиле составляет «развлечение для народа». Основное время провождения для китайцев – игра в карты. Иностранцы сидят вместе с китайцами. Если нет запрета от охраны, то первую неделю, дабы сломить гордыню, «белых обезьян» бьют. Ну а чернокожие братья по разуму на настил не допускаются вообще и спят на узкой полоске пола «у параши». При этом китайцы в камере живут дружно, а иностранцы – отчужденно.

Ещё 10 лет назад в Пекине и других китайских тюрьмах 16 граждан России сидело пожизненно. А 5 человек «мотали срок» в 20 лет. Сидят за торговлю наркотиками, сутенерство, драки повлекшие смерть человека, нанесение коммерческого ущерба. А вот русская девушка 20 лет от роду за передачу китайцам 2 килограмм героина была и вовсе расстреляна.

Быт и нравы в Хайларской тюрьме менее жестокие, чем в Пекине, но для иностранца более суровые. Умывальника в камере нет. Параша без крышки. Вода – из вентиля батареи отопления. Лампочка освещения, как и в Пекине, не выключается, но подъема и отбоя нет. Кормят баландой из ведра. В камере 15 кв. метров сидят 15 человек. Сидельцы со сроками 20-25 лет сидят в кандалах с цепями. Во всех случаях, сидельцы, срок более 4-х лет (а за кражу велосипеда уже дают 5 лет) начинают отбывать на тяжелых каторжных работах: в каменоломнях, на рудниках, у печей кирпичных заводов. И только после 4-х лет каторги попадают на отсидку, где за деньги можно перейти из общей камеры в улучшенную. А за откуп в 300 000 юаней скостить срок и выйти на свободу. Если денег нет – медленная смерть. В Китае всегда было много народа и смерть человека не является чем-то ошеломляющим психику.

Тюрьма в Китае – это традиционный конфуцианский инструмент демонстрации обществу принципа: государственная власть сильнее денег!

Примечательно как в 2007-2008 годах государственная власть с помощью тюрьмы за два года искоренила ранее весьма распространенное пьянство за рулем. Тогда в Пекине, сначала по средам и субботам, а затем внезапно, полиция устраивала повальные проверки водителей на алкоголь. Делалось это на перекрестках, пока поток машин стоит на красный свет. Если тест показывал наличие алкоголя, то в полицейский автобус забирали всех подряд, не взирая на лица. На первый раз оформляли штраф в 2000 юаней с водителя и по 500 юаней со всех, кто был в машине, как с пособников, а нарушителей заводили в базу данных. На второй раз – сразу 15 суток тюрьмы в общей камере с отсидкой на корточках! Отсидели все, даже самые блатные и богатые, так как откупиться в этой кампании наведения порядка от власти было нельзя. В итоге традиционное государство «Восточной деспотии», показав свободолюбивому бизнесу: кто в доме хозяин, на деле утвердило принцип произвола власти, как высшей ценности, что конфуцианской этики, что народной демократии.

********************************************************

Иллюстрированный журнал Nanfang Zhoumo воспользовался этим случаем, чтобы опубликовать свидетельства о том, в каких условиях содержатся заключенные. Такого в китайской прессе ранее никогда еще не писали.

"9 марта 2001 года, около 9 часов утра, полицейские доставили меня в следственный изолятор. После того как я был подвергнут полному личному обыску и у меня забрали ремень, меня босиком привели в «загон» (так в тюрьме Фучжоу называют многоместные камеры). Большая железная дверь захлопнулась, и я оказался в помещении высотой около 7 метров, свет в которое попадал из единственного окна. Помещение было размером около двадцати квадратных метров и в нем содержалось 27 человек. Все они изготавливали фонарики, расшивая их макраме или украшая бисером. Позже я узнал, что эта работа была обязательна для всех.

Мое появление вызвало большое оживление. «Разденься и сполоснись!» – приказал мне 50-летний мужчина, старший по камере. Я зашел в «закуток» (место, где моются, примыкающее к камере), чтобы там «пройти прописку», состоящую в том, что на меня вылили 20 ведер ледяной воды. Дело было в марте, и было еще холодно. Я жутко замерз, окруженный глазеющими на меня двадцатью мужиками. Мне было не по себе, стоя голым среди них… Позже я узнал, что мне повезло, так как я оказался в «красной хате», т.е. предназначенной для чиновников, иностранцев и пожилых людей, т.е. среди тех лиц, которые даже в предварительном заключении имели некоторую поддержку. В следственном изоляторе были только две такие камеры, все остальные, еще большего размера, предназначались для уголовников – убийц или воров. Там всех вновь прибывших в качестве «прописки» попросту жестоко избивали.

Как только мое «споласкивание» закончилось, старший по камере потребовал, чтобы я рассказал, за что здесь очутился. «Досадно!», – произнес он, прежде чем приказать мне идти работать. Все утро я нанизывал бисер. Когда принесли обед, я просто не мог есть. В 22 часа все улеглись спать.

Дюжина мужиков набилась на небольшое возвышение, которое служило общей постелью, и я больно ударился ногой, пытаясь туда пробраться. Старший по камере сказал мне: «Будешь спать около толчка!». Так как места на общей постели всем не хватало, половина заключенных спали либо в проходе, либо около туалета. Когда же в камеру набивали еще больше народа, то некоторые заключенные были вынуждены спать сидя у стены, либо ждать своей очереди, чтобы вытянуться на постели…

В первые дни я очень боялся, но потом потихоньку привык. В камере собралась очень специфическая компания. Двадцать восемь «пассажиров» делились как бы на три «класса»: высшее общество, состоящее из старшего по камере (как правило, назначается администрацией) и еще нескольких доминирующих личностей; нижний слой, который состоял из вновь прибывших и из заключенных, у которых был низкий статус; и средний слой. Имеется несколько факторов, которые позволяют определить, к какому «классу» принадлежит тот или иной заключенный: его способность пускать в ход кулаки, в каких отношениях он находится со старшим по камере и с охранниками, но также большую роль играет преступление, в котором его обвиняют (те, кто обвиняются в изнасиловании или в мошенничестве – «на очень плохом счету»).

В самом начале меня попытались унизить, но после того, как я несколько раз подрался, никто больше трогать меня не осмеливался. В течение двух недель я спал около толчка, затем почти год в проходе. Если ты – мокрая курица, то ты будешь постоянно стирать белье или мыть посуду. Заключенные, у которых есть деньги, могут что-то покупать, чтобы снискать благосклонность старшего по камере и «пассажиров» первых двух «классов». Таким образом, они могут облегчить свое существование. Но те, у кого нет денег или тех, кто мог бы защитить, вынуждены постоянно заниматься уборкой или стирать нижнее белье другим заключенным.

Подследственные никогда не выходят из камеры

В этом СИЗО один охранник отвечает за две камеры, в каждой из которых содержится от двадцати до тридцати человек. Для одного человека – это невыполнимая миссия; поэтому он должен делегировать часть своих полномочий старшим по камере, которые, соответственно, играют большую роль в поддержании порядка. В свою очередь, они имеют определенные льготы: им достается больше пищи, и они меньше работают. И места для сна у них больше.

В отличие от других заключенных, которые могут посылать своим близким только почтовые открытки, старшие по камере имеют право написать своим родственникам одно или два письма в месяц. Наконец, они могут дважды в день покидать «загон», чтобы отчитаться перед охранниками. У них действительно льготные условия, потому что подавляющее большинство заключенных могут выйти из «загона» только один раз – когда их осудят.

Когда наш старший по камере убыл, охранники решили, что у меня есть кое-какой авторитет, и предложили мне занять его место, на что я согласился только лишь для того, чтобы иметь возможность выходить подышать свежим воздухом! Вообще-то я там наполовину ослеп, потому что глаза не имели возможности смотреть дальше, чем на три-четыре метра. Дальше взгляд упирался в стену камеры.

В качестве старшего по камере я был всего один год, а потом отказался. Как двадцать мужиков, постоянно запертых в одной камере, без всякого намека на интимность, могут жить и не драться? Если старшему по камере не хватает авторитета, ситуация становится неуправляемой. Часто охранники посылают нескольких физически крепких заключенных, чтобы те помогли старшему по камере. В случае, если происходит какой-либо инцидент, всегда задаешь себе вопрос: стоит ли применять силу. Это нелегко решить!

Днем охранники наблюдают за тем, что происходит в камере через мониторы и вмешиваются при малейшем инциденте, но вечерами заключенные должны обеспечивать порядок самостоятельно. Если ночью драка приобретает скверный оборот или, например, кто-нибудь заболел, старший по камере приказывает всем стучать по полу, чтобы показать, что что-то произошло, чтобы пришли охранники.

В камере люди часто умирают, и никто не знает отчего. Тюремный врач посещает регулярно и дает витамины B и D. Когда мы его спрашиваем, почему кто-то умер, он отвечает, что проведенное вскрытие не дало возможности определить причину смерти. Может быть виновато плохое качество пищи…

Поэтому он сразу решил давать всем пищевые добавки. На всякий случай. За три года, проведенные в СИЗО, я ни разу не ел свежих овощей. К концу шестого месяца заключения мои волосы поседели не только из-за переживаний, связанных с моим делом, но и по причине отвратительного питания.

При малейшей драке мужчины, которые на свободе запросто могли выдержать двадцать ударов кулаком, здесь могут умереть от щелчка. Нас никогда не выводят на прогулки, и мы все имеем мертвенно-бледный вид. Зимой утром луч солнца проникает в камеру на 12 минут. И все по очереди стоят под ним. Я это навсегда запомню!

Никто снаружи не знает, что происходит в камере. Только те, кто в ней живут. По существующим правилам, подследственным нельзя контактировать со своими родственниками, только со своим адвокатом. В моем случае, мне пришлось ждать три месяца, прежде чем я смог с ним встретиться. Когда я освободился, я узнал, что он должен был несколько раз подать прошение в различные инстанции, чтобы ему разрешили со мной встретиться. И я мог его видеть лишь один или два раза в год. Каждый раз встреча длилась примерно полчаса. Но говорить можно было исключительно о моем уголовном деле.

Полицейские, сидящие с двух сторон около каждого из нас, тут же прерывали разговор, если он не относился к моему делу. Да и что толку было говорить ему обо всем этом?

Помню одного заключенного, у которого была исключительно завидная судьба. Это был иностранец китайского происхождения, который находился в СИЗО в течение двух лет за мошенничество, т.е. за преступление, которое, в принципе, делало его презираемым в глазах других заключенных. Но, не смотря на это, он относился к «первому классу». Каждый месяц его посещал консул, специально для этого прилетавший самолетом из Кантона, чтобы узнать о нем новости и не избили ли его. Ему даже не надо было просить, чтобы он к нему прилетал – так в его стране заведено. Нам трудно было понять такое поведение. Так мы открыли для себя, какое значение ТАМ имеет человеческое существо.

***
«С тех пор, как Китай ввел в практику кампании, направленные на борьбу с преступностью, названные «Сильно ударить» (с начала 1980-х годов), следственные изоляторы переполнены», – говорит Ванг Шунан, заместитель секретаря Китайского криминологического общества, профессор Университета политики и права.

Опрошенный иллюстрированным еженедельником Nanfang Zhoumo, он подтверждает существование постоянного насилия, описанного в свидетельствах, собранных кантональным еженедельником. «Хотя существующие правила обязывают во время содержания под стражей осуществлять не только функцию наблюдения, но и образовательную функцию, запрещают избиения, словесные оскорбления, телесные наказания и жестокое обращение с задержанными, концепция управления некоторыми следственными изоляторами остается все еще примитивной и ограничивается тем, что необходимо «не допустить побег, предотвратить смерть». Мы имеем ограниченные ресурсы, и полицейские не могут сами руководить всеми заключенными.

В следственных изоляторах практикуются избиения вновь прибывших теми, кто уже сидит давно, для того, чтобы они сидели тихо и в особенности для того, чтобы они признали свою вину».





Метки:

В современном обществе немыслимо задержать гражданина на 3-4 года, основываясь лишь на решении полиции без надлежащей судебной процедуры. Но в сегодняшнем Китае это реальность, и сотни, даже тысячи китайских граждан прошли через это. То есть, люди потеряли права, как только в Китае в 1957 году была создана система перевоспитания через труд.

Всё больше и больше интеллигентов, юристов и граждан из всех слоёв общества выдвигают серьёзные требования - упразднить систему, в то время как международное сообщество также оказывает давление на Китай, требуя соблюдения ряда международных конвенций по правам человека, которые режим принял.

Но до сегодняшнего дня система перевоспитания через труд по-прежнему широко используется. В исправительно-трудовые лагеря попадают не только мелкие преступники, но и наркоманы, проститутки, клиенты проституток и люди с психическими заболеваниями.

Всё больше система используется для преследования последователей Фалуньгун, жалобщиков и диссидентов. Обычно люди довольствуются общим впечатлением, стараясь избегать подробностей и деталей, особенно в отношении чувств и судеб пострадавших людей.

Такие темы, как войны, катастрофы, массовые убийства, лишение свободы и пытки мы, как правило, намеренно или нет, стараемся избегать и не вдаваться в их тёмные и кровавые глубины. Но это именно то, что хорошо бы запомнить, и лучше сделать документальные записи. Это важное дополнение к нашему обычному опыту. Мы должны осознать всё это, и не должны делать вид, что такие вещи никогда не происходили.

Передо мной книга «Стоящая поездка - документация по Пекинскому центру трудового перевоспитания». В ней свидетельства очевидца, прошедшего в Китае через систему перевоспитания через труд. В книге раскрывается, как работает система, и в то же время она поднимает много вопросов о политической системе Китая, обществе и человеческой природе.


Автором книги является Е Цзинхуан, жертва мошенничества с участием сына бывшего премьера в конце 1990 года. За 11 лет обращений к властям она неоднократно была избита полицейскими, задержана, арестована, и наконец, попала в исправительно-трудовой лагерь. В лагере она перенесла различные пытки, иногда она была на грани смерти.

Но она продолжала говорить себе: «Я не могу умереть, я не могу сойти с ума, я должна выбраться отсюда живой! Я должна рассказать всем о вреде системы перевоспитания через труд. Я должна рассказать это потомкам!» Благодаря тому, что она не сдалась, мир может увидеть истинное лицо системы перевоспитания через труд.

В то же время книга помогла автору, она смогла пересмотреть жизнь и внести реальный вклад. Согласно автору, большинство задержанных в лагере петиционеров (жалобщики, заявители) были подвергнуты побоям электрическими дубинками и удержанию в «маленькой тёмной комнате».

Хотя Китай принял Конвенцию ООН против пыток в 1988 году, пытки широко используются в этих центрах задержания, тюрьмах и других местах лишения свободы. Большое число граждан умирают от пыток или теряют здоровье. Пытки, совершаемые в лагерях, чрезвычайно жестоки, а зверства против последователей Фалуньгун вообще находятся за пределами воображения, и продолжают совершаться по сей день.

Преследование Фалуньгун уже давно отмечено как самое худшее, что было в человеческой цивилизации, и без сомнения, является преступлением против человечности. На международном и национальных уровнях лишь немногие готовы и осмеливаются осудить гонения. Для интеллектуалов и политиков это нежелание является их позором, который будет только расти со временем.


Китайские застенки характеризуются тем, что в них «правоохранители унижают и оскорбляют заключённых, и это является частью системы», как сказал Ван Лисюн, комментируя «Свидетельство» Ляо Иу (поэта, побывавшего в лагерях). Издевательства проявляются не только в физическом насилии, называемом «перевоспитанием», но и в психологических пытках.

Многие правила в системе перевоспитания через труд и неофициальные требования разработаны так, чтобы унизить людей, уничтожить их основное достоинство как человеческих личностей.

Например: «Голова должна быть опущена при ходьбе в коридорах, при построении, присутствии сотрудников полиции. Голову надо опустить так, чтобы смотреть на кончики пальцев».

Другой пример, в туалет можно ходить только в назначенное время. «Обувь, зубная щетка и другие вещи должны лежать на одной линии, и никак иначе». Если вы моете шею, когда время умываться, охранники сразу говорят вам: «Кто разрешил мыть шею? Можно только вымыть лицо, больше ничего!»

Чтобы получить еду во время приёма пищи, заключённые должны становиться на одно колено, обеими руками держа чашку.

Влажную одежду нельзя сушить на батареях или стульях даже в ночное время. Нельзя смотреть в окно. Заключённые должны обращаться друг к другу по именам. Если кто-то скажет «тётя» или «сестра», то будет наказан. Такие требования являются повсеместными.


В первый день в лагере охранник обратился к новичкам: «Короче говоря, я не думаю, что вы люди». Требуя от арестантов забыть о том, что значит быть человеком, администрация и охрана действительно так и поступают с ними. Некоторые методы общие, например, «понизить вашу самооценку, разрушить вашу душу, унизить ваше достоинство и ослабить ваше здоровье».

Очевидно, что эти методы не предназначены для «воспитания и изменения», а только для деградации. Наряду с физическими «дисциплинами», уделяется внимание «преобразованию» мышления. После любого «проступка», вы должны покаяться в письменной форме.

Непослушные или те, кто не хочет отказываться от своих убеждений, заключаются в маленькие одиночные камеры, и это называется «Бао цзя» (упаковка сэндвича). Два или более заключённых запираются на сутки в маленькую камеру, где ничего нельзя, ни говорить, ни двигаться - ничего. Другие наказания включают в себя отказ в посещении родственниками и продление сроков задержания.

«Бао цзя», по-видимому, уникальное китайское изобретение. Согласно правилам, попавшие под такое наказание заключённые обязаны вести подробный учёт каждого слова, каждого движения и любого изменения настроения.

Один раз Е Цзинхуана обругали за то, что «слишком расслабилась», охраннице через камеру наблюдения не понравилось её лицо. С помощью микрофонов и маленьких динамиков охрана постоянно напоминает о том, кто вы. В лагере, чем более вы кажетесь сильным, спокойным и гуманным, тем больше сотрудники ненавидят вас. Те, кто деградировали до уровня червя или насекомого, подчинившись системе, становятся её помощниками или охранниками в лагере.

В книге рассказывается история: Лу Цзин и Е Цзинхуан были соседями по камере и стали хорошими друзьями. Лу называла Е мамой. Е так описывает девушку: «Она всегда была солнечной, полной радости. Она поднимала мне настроение. Я её очень любила».

Но, когда Е подвергли пытке «Бао цзя» на некоторое время, в один прекрасный день Лу вдруг сломалась. Она кричала: «Лейтенант Юань сказала всё сообщать ей. Что тебя никогда не упрекала, что я тебе говорила, когда я хожу в туалет и мою руки, когда я была на дежурстве - она знает всё. Она сказала, что, если я хочу сократить срок, я должна изменить своё отношение к тебе. Она сказала, что знает о наших отношениях в центре заключения Хайдянь, и именно поэтому она мирилась с этим так долго. Но больше этого не будет! Е Цзинхуан, теперь я буду следить за тобой, как того требует лейтенант, или у меня не будет надежды».


Е ответила: «Лу Цзин делайте так, как считаете нужным, не думайте обо мне». Лу Цзин сказала: «Лейтенант требует от меня ругать тебя каждый день, я не могу сделать этого, потому что мы дружили ещё в центре заключения Хайдянь. Но у меня нет выбора. Если я не буду придираться к тебе, они займутся мной. В конце концов, меня станут мучить, как и тебя. Если меня будут ругать и унижать, как тебя каждый день, я не смогу жить. Поэтому я собираюсь защитить себя в первую очередь. Я была в тюрьме 4 года, и никогда не чувствовала себя так ужасно. Прошло всего 4 месяца здесь, и я не могу больше этого выносить».

С этого момента Лу Цзин изменилась. Это лишь одна история о том, как работает система перевоспитания через труд, которая съедает и разрушает вашу личность. Она ставит всех перед моральной дилеммой: если вы будете следовать своей совести, своим понятиям правильного и неправильного, вы пострадаете.

По материалам: Великая Эпоха

Продолжение следует

Бывший узник Дэнни Кенсиан (Danny Cancian) с помощью листков бумаги с надписями рассказывает о своих страданиях и несправедливом отношении к нему во время пребывания в китайской тюрьме. Видео: YouTube.com

Принудительный труд, тестирование на своей коже химических препаратов и шок от пули тазера (электрошокового оружия) в рот — это лишь несколько ужасов, которые можно испытать на себе, находясь в китайской тюрьме, как говорит новозеландец Дэнни Кенсиан.

Последние четыре года своей жизни Кенсиан провёл в тюрьме Дунгуань, которую он в своём видео на YouTube назвал «адской бездной земли». Там он показывает листки бумаги с подробным рассказом о своём пребывании в тюрьме. На одном листе написано: «Для китайского правительства человеческая жизнь не имеет никакой ценности и не вызывает сочувствия»

У 46-летнего мужчины был свой бизнес в Китае. Он рассказывает, как однажды в ресторане на него напали пять человек. Новозеландец дал отпор нападающим и, защищая себя, ударил одного из них так, что у него произошло кровотечение в мозг, и он умер. В 2011 году Кенсиан заплатил штраф в 90 тыс. новозеландских долларов в качестве компенсации семье умершего и был приговорён к пяти годам тюрьмы за убийство. За хорошее поведение его освободили раньше.

«Каждую неделю в тюрьме были люди, которые совершали самоубийство через повешение», — сказал он в интервью новозеландскому изданию Fairfax. — Поэтому они были вынуждены забрать из тюремных камер все аксессуары, из которых можно было изготовить верёвку».

Он сказал, что тюремная полиция контролирует 5400 заключённых, используя насилие и угрозы. Сам Кенсиан испытавший страдания от побоев, принудительного труда, лишение сна и пищи, распылённого перца, от пули тазера во рту, а также от пребывания в одиночной камере.

Заключённые должны работать шесть дней в неделю на заводе. «Каждый день в 5 утра мы пешком шли на завод и потом в 7 вечера возвращались назад...», — рассказал он. На завтрак им подавали рисовый отвар, который нужно было съесть за 10 минут. На обед давали рис и варёную капусту. Ужин был не на много лучше. «Отвратительные, ужасные продукты с противным запахом, — сказал он. — Для приготовления еды тюрьма обычно покупает старых мёртвых свиней, мёртвых животных и разный хлам».

Он также стал свидетелем химического тестирования на заключённых и сам едва избежал участия подопытного кролика для тестирования вакцины против гриппа. «Они настаивали на том, чтобы мы прошли тестирование. Я сказал им: „Ни в коем случае... я не позволю испытывать на мне медицинские препараты“».

После освобождения Кенсиану сказали, что ему могут запретить вернуться в Китай в течение пяти лет. «На это я сказал им, что они могут этот срок продлить до 500 лет, потому что я всё равно никогда больше не ступлю на землю Китая», — сказал он.

Кэсси Райан, Великая Эпоха

Тюрьма в Китае – это традиционный конфуцианский инструмент демонстрации обществу принципа: государственная власть сильнее денег!

Смертность в китайских тюрьмах так велика, что мертвецкая считается самой необходимой их принадлежностью. Туда сваливают тела всех умерших в тюрьме, и они остаются там, пока не принимают необходимых и очень простых мер по подготовке их погребения. Некоторые из несчастных явно умерли от жестоких и частых побоев. Другие, несомненно, пали жертвами разных болезней, которые не редки в китайских тюрьмах, чему весьма благоприятствуют эти берлоги.

Если говорить о внешности, то несчастные обитатели китайских тюрем, возможно, выглядят более плачевно и убого, чем кто-либо еще. Мертвенные лица, истощенные тела и длинные нечесаные черные волосы – сбривать их не позволяют тюремные правила – делают узников похожими скорее на демонов, чем на людей; они поражают выражением уныния и печали на лицах, которые нелегко забыть. В каждом из тюремных отделений все заключенные носят ножные кандалы. Исключение составляет узник, которого считают более порядочным и который ведет себя лучше, чем все остальные. Ни руки, ни ноги у него не скованы, и в знак того, что ему доверяют и надеются на него, он получает привилегию надзирать за товарищами по заключению в своем отделении тюрьмы. Подобный обычай существовал в Древнем Египте, поскольку мы читаем, что начальник тюрьмы в этой стране отдал под надзор в руки Иосифу всех узников, находившихся в одной с ним темнице!

Одежда китайских заключенных – это сшитые из грубой ткани красного цвета куртка и брюки. На спине куртки большими иероглифами пишется название тюрьмы, в которой содержится носящий ее человек, – если ему удастся бежать из заточения, то люди сразу поймут, что это сбежавший заключенный, и, по всей вероятности, его поймают.

К каждой тюрьме пристроен амбар, в котором начальник хранит самый дешевый и грубый рис. Этот рис – один из источников его побочных доходов: он продает его в розницу заключенным по самой выгодной для себя цене. Овощи и дрова, необходимые для приготовления еды, которые ежедневно предлагают купить узникам, тоже поставляет начальник тюрьмы. Каждой тюрьмой руководит начальник, в подчинении у которого находится значительное число тюремщиков. Так, в каждой большой тюрьме Кантона есть начальник, двадцать четыре тюремщика, тридцать семь сторожей и пятнадцать копейщиков. Снаружи у ворот каждой тюрьмы устроена казарма, где расквартированы десять солдат. При тюрьме в соответствии с законом должны также находиться врач, пять писарей и шесть носильщиков дров и воды; но насколько это правило соблюдается, сказать не могу.

П.С. Моя знакомая просидела в тюрьме два месяца, в Китае, Гуанчжоу. Человек не мог разговаривать первые две недели и не понимал, что он уже на свободе! ” – Там был ад!” – это единственное, что она говорит до сих пор! Не так уж и далеко от реальности голивудский “Бангкок -Хилтон”!

Берегите себя! И делайте визы легально, следуйте законам, не употребляйте наркотики! Воздержитесь, Ваша жизнь и нервная система дороже!

Когда я итожу, то, что прожил, не могу не вспомнить конец 90-х годов ХХ века. Тогда, китайские власти, после долгой и безрезультатной тяжбы в судах по коммерческому иску предписали мне в течение 48 часов покинуть страну, а моего российского компаньона посадили. Сначала в Пекинский централ. А затем в не столь отдаленный от границы с РФ холодный Хайлар.

Силовое решение юридических вопросов, тогда, когда писанное право не позволяет без потери державного лица «Срединного государства желтых людей» осудить или встать на сторону «бледнолицых варваров с окраины», характерно для китайской традиции.

Официальный статус российско-китайских отношений в то время носил имя «стратегическое партнерство, направленное в XXI век». Кто такие партнеры? У людей европейской культуры имя партнеры значит компаньоны в деле, в сделках на рынке. Партнер – это тот, с кем ты имеешь бизнес, и имеешь выгоду. У китайцев же партнер – это тот человек с кем китаец садится «играть на интерес» за карточный стол или в мацзян. А это, согласитесь, другой смысл.

То же касается и других понятий экономики. Например, возьмем инвестиции. Никаких инвестиций в западном смысле слова, в смысле «священного акционерного капитала», у китайцев в бизнесе нет. По форме есть, а, по сути, нет. Для китайца иностранные инвестиции – это предоплата за товар. Или возврат исторических долгов за неравноправные отношения в XIX веке. Или отступные за отказ китайцев от изощренной мести за 100 лет былого полуколониального позора.

Ну а раз партнер – это не компаньон в деле. Не тот, кто составляет с тобой компанию. А тот, кто в карточной игре составляет противную сторону. То против него можно использовать все карты: и те, что на руках, и те, что припрятаны в рукаве. Тем более, что мораль прошлых обид это оправдывает.

А если иностранец окажется ушлым. Воспримет девиз стратегического партнерства по-китайски: как бесконечный путь хитрости, как игру, где все карты хороши. Да ещё и начнет обыгрывать китайских партнеров по игре на интерес. То не миновать ему силового решения вопросов правды и права. Ибо за китайским партнером всегда стоит вся совокупная мощь Срединного государства желтых людей, лучших из лучших. Тогда как за бизнесменом европейского склада ума стоят лишь «буква закона», да «права человека».

Так и получилось со мной и моим компаньоном, когда я, блефуя и передавая ход китайской стороне, перевел внешний долг российской компании на внутренний долг двух китайских компаний. А мой российский компаньон вывел выигранные на кону деньги из Китая в гонконгский офшор. При этом буква закона нами не была нарушена. Юридические претензии предъявлять нужно было к падким на легкий выигрыш китайцам. Однако на «пути хитрости» уязвлена была великоханьская гордость – то, что называется «лицо». В Китае потерю денег простить можно. А потерю лица – НЕТ.

Тогда, дабы не потерять лицо всей китайской цивилизации, меня с почетом старого статуса в Посольстве СССР, с признанием дипломатических преимуществ и привилегий, на которые я после 1991 года, конечно, не имел права, выдворили из страны «за деятельность не совместимую со статусом». А затем, всецело пользуясь тем, что я уже не мог приехать в Китай и лично участвовать в арбитраже, закрыли мое совместное предприятие с изъятием в свою пользу всей доли иностранного капитала. Ну а моего российского компаньона без былых дипломатических привилегий три месяца прессовали в тюрьме, до тех пор, пока не выбили из него откуп: достаточную по меркам полиции сумму денег. При этом, так и не открыв и не закрыв обвинение.

Ну а поскольку представителям российского бизнеса статус «персоны нон грата» явно не грозит, остановлюсь, с откровенных слов моего компаньона, на поучительном примере такого финансового регулятора, как китайская тюрьма. Регулятора в том смысле, что без откупа здесь не обойтись.

Ну, так вот. Пекинский централ в сравнении с провинциальной Хайларской тюрьмой во внутренней Монголии – это очаг уюта «со всеми удобствами». Общие камеры хотя и перегружены: на 12 кв. метрах сидят 28 человек, однако есть «очко» и умывальник. Подъем в 6 часов. К «утреннему туалету» дежурный каждому сидельцу отрывает от рулона по два куска туалетной бумаги и выдавливает порцию зубной пасты. Полотенец нет. Раз в неделю помывка: холодный душ. Кроме заботы о гигиене, от казны на пропитание в день выдают две постные «просвирки» из рисовой муки и два стакана воды. Все остальные «разносолы» за счет денег с воли.

Связь сидельца с внешним миром – это номер телефона. Её осуществляет охрана. Если позвонить не кому – медленная смерть. Если позвонить есть кому – то охрана получит для сидельца с воли деньги и разделит сумму 50 на 50. С той половины, что останется сидельцу, оплачивается «буфет»: лапша, галеты, соевые сосиски… За деньги можно устроить перевод в камеру «улучшенного содержания» менее населенную, с передачами продуктов с воли и выводом на балкон. Но и там нет ни телевизора, ни книг, ни газет.




Быт и нравы в камере конфуцианские с признаками расовой сегрегации. «Папа» – китаец. Старший по возрасту и с наибольшим сроком. Его место справа от окна. При «папе» – дежурный, который сторожит его покой, делает «папе» массаж и убирает камеру. Большая часть пола накрыта деревянным настилом высотой 15 см. На настиле циновки и подушки набитые шелухой. Под настилом, даже и на третьем этаже, бегают крысы. Побитие которых через щели в настиле составляет «развлечение для народа». Основное время провождения для китайцев – игра в карты. Иностранцы сидят вместе с китайцами. Если нет запрета от охраны, то первую неделю, дабы сломить гордыню, «белых обезьян» бьют. Ну а чернокожие братья по разуму на настил не допускаются вообще и спят на узкой полоске пола «у параши». При этом китайцы в камере живут дружно, а иностранцы – отчужденно.

Ещё 10 лет назад в Пекине и других китайских тюрьмах 16 граждан России сидело пожизненно. А 5 человек «мотали срок» в 20 лет. Сидят за торговлю наркотиками, сутенерство, драки повлекшие смерть человека, нанесение коммерческого ущерба. А вот русская девушка 20 лет от роду за передачу китайцам 2 килограмм героина была и вовсе расстреляна.

Быт и нравы в Хайларской тюрьме менее жестокие, чем в Пекине, но для иностранца более суровые. Умывальника в камере нет. Параша без крышки. Вода – из вентиля батареи отопления. Лампочка освещения, как и в Пекине, не выключается, но подъема и отбоя нет. Кормят баландой из ведра. В камере 15 кв. метров сидят 15 человек. Сидельцы со сроками 20-25 лет сидят в кандалах с цепями. Во всех случаях, сидельцы, срок более 4-х лет (а за кражу велосипеда уже дают 5 лет) начинают отбывать на тяжелых каторжных работах: в каменоломнях, на рудниках, у печей кирпичных заводов. И только после 4-х лет каторги попадают на отсидку, где за деньги можно перейти из общей камеры в улучшенную. А за откуп в 300 000 юаней скостить срок и выйти на свободу. Если денег нет – медленная смерть. В Китае всегда было много народа и смерть человека не является чем-то ошеломляющим психику.

Тюрьма в Китае – это традиционный конфуцианский инструмент демонстрации обществу принципа: государственная власть сильнее денег!

Примечательно как в 2007-2008 годах государственная власть с помощью тюрьмы за два года искоренила ранее весьма распространенное пьянство за рулем. Тогда в Пекине, сначала по средам и субботам, а затем внезапно, полиция устраивала повальные проверки водителей на алкоголь. Делалось это на перекрестках, пока поток машин стоит на красный свет. Если тест показывал наличие алкоголя, то в полицейский автобус забирали всех подряд, не взирая на лица. На первый раз оформляли штраф в 2000 юаней с водителя и по 500 юаней со всех, кто был в машине, как с пособников, а нарушителей заводили в базу данных. На второй раз – сразу 15 суток тюрьмы в общей камере с отсидкой на корточках! Отсидели все, даже самые блатные и богатые, так как откупиться в этой кампании наведения порядка от власти было нельзя. В итоге традиционное государство «Восточной деспотии», показав свободолюбивому бизнесу: кто в доме хозяин, на деле утвердило принцип произвола власти, как высшей ценности, что конфуцианской этики, что народной демократии.

********************************************************

Иллюстрированный журнал Nanfang Zhoumo воспользовался этим случаем, чтобы опубликовать свидетельства о том, в каких условиях содержатся заключенные. Такого в китайской прессе ранее никогда еще не писали.

"9 марта 2001 года, около 9 часов утра, полицейские доставили меня в следственный изолятор. После того как я был подвергнут полному личному обыску и у меня забрали ремень, меня босиком привели в «загон» (так в тюрьме Фучжоу называют многоместные камеры). Большая железная дверь захлопнулась, и я оказался в помещении высотой около 7 метров, свет в которое попадал из единственного окна. Помещение было размером около двадцати квадратных метров и в нем содержалось 27 человек. Все они изготавливали фонарики, расшивая их макраме или украшая бисером. Позже я узнал, что эта работа была обязательна для всех.

Мое появление вызвало большое оживление. «Разденься и сполоснись!» – приказал мне 50-летний мужчина, старший по камере. Я зашел в «закуток» (место, где моются, примыкающее к камере), чтобы там «пройти прописку», состоящую в том, что на меня вылили 20 ведер ледяной воды. Дело было в марте, и было еще холодно. Я жутко замерз, окруженный глазеющими на меня двадцатью мужиками. Мне было не по себе, стоя голым среди них… Позже я узнал, что мне повезло, так как я оказался в «красной хате», т.е. предназначенной для чиновников, иностранцев и пожилых людей, т.е. среди тех лиц, которые даже в предварительном заключении имели некоторую поддержку. В следственном изоляторе были только две такие камеры, все остальные, еще большего размера, предназначались для уголовников – убийц или воров. Там всех вновь прибывших в качестве «прописки» попросту жестоко избивали.

Как только мое «споласкивание» закончилось, старший по камере потребовал, чтобы я рассказал, за что здесь очутился. «Досадно!», – произнес он, прежде чем приказать мне идти работать. Все утро я нанизывал бисер. Когда принесли обед, я просто не мог есть. В 22 часа все улеглись спать.

Дюжина мужиков набилась на небольшое возвышение, которое служило общей постелью, и я больно ударился ногой, пытаясь туда пробраться. Старший по камере сказал мне: «Будешь спать около толчка!». Так как места на общей постели всем не хватало, половина заключенных спали либо в проходе, либо около туалета. Когда же в камеру набивали еще больше народа, то некоторые заключенные были вынуждены спать сидя у стены, либо ждать своей очереди, чтобы вытянуться на постели…

В первые дни я очень боялся, но потом потихоньку привык. В камере собралась очень специфическая компания. Двадцать восемь «пассажиров» делились как бы на три «класса»: высшее общество, состоящее из старшего по камере (как правило, назначается администрацией) и еще нескольких доминирующих личностей; нижний слой, который состоял из вновь прибывших и из заключенных, у которых был низкий статус; и средний слой. Имеется несколько факторов, которые позволяют определить, к какому «классу» принадлежит тот или иной заключенный: его способность пускать в ход кулаки, в каких отношениях он находится со старшим по камере и с охранниками, но также большую роль играет преступление, в котором его обвиняют (те, кто обвиняются в изнасиловании или в мошенничестве – «на очень плохом счету»).

В самом начале меня попытались унизить, но после того, как я несколько раз подрался, никто больше трогать меня не осмеливался. В течение двух недель я спал около толчка, затем почти год в проходе. Если ты – мокрая курица, то ты будешь постоянно стирать белье или мыть посуду. Заключенные, у которых есть деньги, могут что-то покупать, чтобы снискать благосклонность старшего по камере и «пассажиров» первых двух «классов». Таким образом, они могут облегчить свое существование. Но те, у кого нет денег или тех, кто мог бы защитить, вынуждены постоянно заниматься уборкой или стирать нижнее белье другим заключенным.

Подследственные никогда не выходят из камеры

В этом СИЗО один охранник отвечает за две камеры, в каждой из которых содержится от двадцати до тридцати человек. Для одного человека – это невыполнимая миссия; поэтому он должен делегировать часть своих полномочий старшим по камере, которые, соответственно, играют большую роль в поддержании порядка. В свою очередь, они имеют определенные льготы: им достается больше пищи, и они меньше работают. И места для сна у них больше.

В отличие от других заключенных, которые могут посылать своим близким только почтовые открытки, старшие по камере имеют право написать своим родственникам одно или два письма в месяц. Наконец, они могут дважды в день покидать «загон», чтобы отчитаться перед охранниками. У них действительно льготные условия, потому что подавляющее большинство заключенных могут выйти из «загона» только один раз – когда их осудят.

Когда наш старший по камере убыл, охранники решили, что у меня есть кое-какой авторитет, и предложили мне занять его место, на что я согласился только лишь для того, чтобы иметь возможность выходить подышать свежим воздухом! Вообще-то я там наполовину ослеп, потому что глаза не имели возможности смотреть дальше, чем на три-четыре метра. Дальше взгляд упирался в стену камеры.

В качестве старшего по камере я был всего один год, а потом отказался. Как двадцать мужиков, постоянно запертых в одной камере, без всякого намека на интимность, могут жить и не драться? Если старшему по камере не хватает авторитета, ситуация становится неуправляемой. Часто охранники посылают нескольких физически крепких заключенных, чтобы те помогли старшему по камере. В случае, если происходит какой-либо инцидент, всегда задаешь себе вопрос: стоит ли применять силу. Это нелегко решить!

Днем охранники наблюдают за тем, что происходит в камере через мониторы и вмешиваются при малейшем инциденте, но вечерами заключенные должны обеспечивать порядок самостоятельно. Если ночью драка приобретает скверный оборот или, например, кто-нибудь заболел, старший по камере приказывает всем стучать по полу, чтобы показать, что что-то произошло, чтобы пришли охранники.

В камере люди часто умирают, и никто не знает отчего. Тюремный врач посещает регулярно и дает витамины B и D. Когда мы его спрашиваем, почему кто-то умер, он отвечает, что проведенное вскрытие не дало возможности определить причину смерти. Может быть виновато плохое качество пищи…

Поэтому он сразу решил давать всем пищевые добавки. На всякий случай. За три года, проведенные в СИЗО, я ни разу не ел свежих овощей. К концу шестого месяца заключения мои волосы поседели не только из-за переживаний, связанных с моим делом, но и по причине отвратительного питания.

При малейшей драке мужчины, которые на свободе запросто могли выдержать двадцать ударов кулаком, здесь могут умереть от щелчка. Нас никогда не выводят на прогулки, и мы все имеем мертвенно-бледный вид. Зимой утром луч солнца проникает в камеру на 12 минут. И все по очереди стоят под ним. Я это навсегда запомню!

Никто снаружи не знает, что происходит в камере. Только те, кто в ней живут. По существующим правилам, подследственным нельзя контактировать со своими родственниками, только со своим адвокатом. В моем случае, мне пришлось ждать три месяца, прежде чем я смог с ним встретиться. Когда я освободился, я узнал, что он должен был несколько раз подать прошение в различные инстанции, чтобы ему разрешили со мной встретиться. И я мог его видеть лишь один или два раза в год. Каждый раз встреча длилась примерно полчаса. Но говорить можно было исключительно о моем уголовном деле.

Полицейские, сидящие с двух сторон около каждого из нас, тут же прерывали разговор, если он не относился к моему делу. Да и что толку было говорить ему обо всем этом?

Помню одного заключенного, у которого была исключительно завидная судьба. Это был иностранец китайского происхождения, который находился в СИЗО в течение двух лет за мошенничество, т.е. за преступление, которое, в принципе, делало его презираемым в глазах других заключенных. Но, не смотря на это, он относился к «первому классу». Каждый месяц его посещал консул, специально для этого прилетавший самолетом из Кантона, чтобы узнать о нем новости и не избили ли его. Ему даже не надо было просить, чтобы он к нему прилетал – так в его стране заведено. Нам трудно было понять такое поведение. Так мы открыли для себя, какое значение ТАМ имеет человеческое существо.

***
«С тех пор, как Китай ввел в практику кампании, направленные на борьбу с преступностью, названные «Сильно ударить» (с начала 1980-х годов), следственные изоляторы переполнены», – говорит Ванг Шунан, заместитель секретаря Китайского криминологического общества, профессор Университета политики и права.

Опрошенный иллюстрированным еженедельником Nanfang Zhoumo, он подтверждает существование постоянного насилия, описанного в свидетельствах, собранных кантональным еженедельником. «Хотя существующие правила обязывают во время содержания под стражей осуществлять не только функцию наблюдения, но и образовательную функцию, запрещают избиения, словесные оскорбления, телесные наказания и жестокое обращение с задержанными, концепция управления некоторыми следственными изоляторами остается все еще примитивной и ограничивается тем, что необходимо «не допустить побег, предотвратить смерть». Мы имеем ограниченные ресурсы, и полицейские не могут сами руководить всеми заключенными.

В следственных изоляторах практикуются избиения вновь прибывших теми, кто уже сидит давно, для того, чтобы они сидели тихо и в особенности для того, чтобы они признали свою вину».





Метки: