Воры в белом лебеде. «Белый лебедь

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ "ТЮРЕМНЫХ МОГИКАН"

На днях в редакции "Сегодня" побывал человек, большую часть своей еще нестарой жизни просидевший за колючей проволокой. Его можно назвать одним из "последних могикан" того преступного мира, который мы все знаем из классических фильмов и книг, мира карцеров и пресс-хат, воровских сходок и "понятий". Таких, как он, прошедших все самые страшные тюрьмы Советского Союза - в частности, Владимирский централ и, главное, зловеще известный на весь СССР "Белый лебедь", где "нагибали" самых упрямых воров и "авторитетов" (недаром это место еще называли "всесоюзным БУРом", то есть бараком усиленного режима), на всем постсоветском пространстве осталось в живых немного. А уж в Украине (где он тоже побывал почти во всех "крытых", то есть наиболее жутких тюрьмах) - вообще единицы. Он не стал вором в законе (потому что ударил ножом равного себе), но многие годы носил особо ценящийся за решеткой титул "отрицалы". Именно поэтому нам показался интересен его рассказ - рассказ очень яркого представителя исчезающей советской воровской субкультуры.

Тюремный период его жизни связан с жестокими, кровавыми схватками с обидчиками, участием в бунтах, отказами подчиняться "хозяину" и "куму", за что Макса отправляли с зоны на "крытую" (то есть настоящую тюрьму с камерами), а оттуда - в зловеще известный на весь Советский Союз "Белый лебедь". В итоге первый 2-летний срок превратился в 17 лет беспрерывного нахождения за решеткой!

Затем был короткий, около года всего, период свободы, за который злостный "отрицала" и хранитель воровских традиций успел вписаться в украинский криминальный беспредел середины 90-х и даже урвал свой "кусок" уголовного пирога. Жизнь свела его со знаменитыми "авторитетами" Батоном (в Харькове) и Солохой (в Киеве), причем с последним Макс чуть было не вступил в вооруженный конфликт. Однако в итоге договорились...

После чего Макс опять "сел" на 8 лет, на этот раз в независимой Украине. И все повторилось: карцер за карцером, одна "крытая", другая... По словам "отрицалы", условия содержания порой бывали просто жуткие, так что приходилось протестовать против них на грани жизни и смерти, например, загоняя себе огромный ржавый гвоздь в область сердца... Выдержав и этот срок, несколько лет назад Макс вышел на свободу. Но приверженность к классическим "понятиям" не дает ему жить спокойно, как все. Он по-прежнему конфликтует не так с законом, как с его официальными представителями, попадает под следствие, уходит от него, пытается осмыслить жизнь и... ни о чем не жалеет. Свою жизненную позицию формулирует так: "Меня можно убить, но сломать нельзя". Работать не собирается, но за счет каких-то неясных средств (возможно, из "общака") существует вполне обеспеченно, ездит на иномарке. Дав интервью "Сегодня", заявил, что это, вероятно, станет частью его будущей книги. Однако настоящее имя называть запретил и сфотографировать обильные татуировки не дал: мол, по ним его любой, живущий по "понятиям", сразу опознает... Публикуем его рассказ, который вполне можно назвать исповедью.

УБИЙСТВО НА МАЛОЛЕТКЕ

Впервые к уголовной ответственности меня привлекли в 1979-м, - начал Макс свой рассказ. - Случилось это в Урюпинске Волгоградской области, мне тогда было 14 лет. Жил я в благополучной семье, мать - врач, отец - старший научный сотрудник. Но связался я с уличной компанией... Короче, старшие пацаны полезли в квартиру, а я стоял на шухере. И, когда появился наряд ППС, крикнул что было сил: "Шары!" Меня, естественно, приняли... Поставили условие: не хочешь сесть в тюрьму, расскажи, кто был в квартире. Я ответил категорическим отказом. Судили, дали два года ВТК - воспитательно-трудовой колонии. А растянулся этот срок почти на два десятилетия...

Сразу я попал в знаменитую колонию для малолеток имени Макаренко в Куряже под Харьковом. И хотя там положено сидеть лишь до достижения 18 лет (потом должны отправить на "взросляк"), у нас бригадиры были здоровенные парни по 20-21 году, отлично питавшиеся и "державшие зону" по указке администрации. Конечно, это было нарушение закона, но администрации так было выгодно. А сами бригадиры не хотели и боялись ехать на взрослую зону, потому что у каждого было много "боков" (поступков, позорящих, с точки зрения блатных понятий, честного зэка) плюс сотрудничество с "кумом" и "хозяином". На большой зоне их могли опетушить, а то и убить. Такие бугры освобождались прямо с малолетки.

Я попал в литейный цех (такая "малолетняя" литейка, кстати, была в Куряже единственная в Союзе). Лили чугун, поднять носилки с формой подростку было нереально, но поднимали, под кулаками бригадиров... Я же сразу решил, что буду на зоне "отрицалой", то есть буду отрицать лагерные порядки и, конечно, работать не буду. Администрация начала меня прессовать руками бугров. Однажды они завели меня в комнатку, где сохли портянки, и избили так, что я долго потом лежал в санчасти, мочился кровью.

Вышел с больнички, но работать все равно не стал. Тогда бугры опять говорят мне: мол, вечером мы тебя снова ждем в сушилке... Я понимал, чем это для меня закончится, потому взял портняжные ножницы, разобрал их так, чтобы у меня осталась одна половина, обмотал ручку куском простыни и пошел в сушилку раньше, чем бригадиры. Подождал, а когда дверь открылась, я первому же вошедшему всадил заточку куда-то в брюхо... А потом еще раз пятнадцать ударил. Все это было, как в тумане, куда и как бил, не помню. Короче, этого я зарезал, остальные бугры убежали.

А я сам отправился в дежурную часть, вместе с этой заточкой. Бросил пику на стол, говорю, заберите в сушилке, там ваш козляка валяется. Может, жив, может, нет, не знаю... Они сначала не поняли меня, увидели на мне кровь и решили, что я сам порезался. Но сбегали в сушилку, увидели труп и закрыли меня в ДИЗО (дисциплинарный изолятор). Там и сидел до суда, правда, недолго. Приехал следователь, возбудил дело и за 20 дней его расследовал. А что там расследовать, я ведь не отрицал ничего.

Суд был выездной и показательный, прямо на малолетке. О том, что раньше меня били и поэтому я его зарезал, я умолчал. Иначе бы я сам стукачом стал. Сказал просто, что у меня к нему была личная неприязнь. В итоге добавили к моим 2 годам еще восемь, итого получилась десятка. Все это произошло, когда мой первый срок почти заканчивался, мне уже было 16 лет. И меня отправили в другую колонию для малолеток, в Волгоградскую область (есть такое правило - если за злостное нарушение режима возбуждено дело, на старой зоне не оставляют). Там я дождался 18-летия (были и драки, и другие ЧП, например, поломал челюсть начальнику отряда, но я выжил), и поехал в "командировку" на взрослую зону.

Сначала попал, как и тысячи других зеков, на знаменитую Решетинскую центральную пересылку в Красноярском крае. За мной следовало и мое дело, уже приличной толщины, испещренное спецполосами и примечаниями: склонен к побегу и бунту, дерзок, "отрицала"... На Решетах был жесткий порядок, чтобы не было резни, бойни, там спрашивали: какой ты масти? Если блатной, езжай к таким же, там, где нет всякой нечисти... Мужик - к мужикам, петух - к петухам... Там опера-кумовья, когда приходит этап, не спят: смотрят дела, ходят среди людей, разговаривают... Если ты не блатной, а скажешь, что блатной, они сразу раскусят и сами поставят на место. Они там на такой "мурке бешеной" (нечто вроде признания профессионализма, энтузиазма на блатной манер. - Ред.), что нашим, нынешним украинским операм, далеко до них, это просто комсомольцы... Там дядьки - рыси, по 15-20 лет работали на крытых тюрьмах.

Приехал я на ИТК-13 в Красноярском крае. Только вышел из "воронка" с другими этапниками, к нам вышел ДПНК, дошел до моего дела, говорит: "О, какой прибыл, дайте ему сразу полгода ПКТ, пусть сидит в яме. Мне тут такой на зоне не нужен". Я: "За что?" Он: "За то, что у тебя голова неуставного образца, понял?" Я ответил, что понял, и отправился в подвал. Там камеры по 5-6 человек, холодно. Но дней через пять начальник вызвал меня в кабинет, спросил, раскаиваюсь ли я в убийстве. Я ответил, что нет, потому что защищал свою честь. Доведись еще, опять бы его зарезал. Работать будешь? Нет. А подбивать мужиков на бунты? Нет. Как будешь себя вести? Нормально, сами увидите. Если меня давить не будут, я первый не полезу. Ладно, говорит, тут за тебя авторитетные зеки просили, чтобы "поднять" тебя (выпустить из подвала), но я же не могу так сразу выполнить их просьбу. Потому досиди 15 суток, потом выйдешь.

Когда я вышел на зону, уже знал, что там порядок держал вор, и это очень не нравилось администрации. Она стала излишне давить, и было на сходке решено (на воле и вором в колонии), что на зоне должен быть бунт. Повод - жратва никакая и непосильные нормы работы. Там был лесоповал огромный, 7,5 км только промзона, куда сгоняли заключенных с двух лагерей, всего 14 тысяч человек. Я побывал там просто из интереса, так как был в глухом "отрицалове" и не работал. Просто посидел с мужиками у костра, чай попил, с конвоем побазарил... Конечно, тех, кто не работал, администрация отчаянно прессовала. Но были и свои уловки. Например, можно было пустить среди определенной категории зеков слух, что собираешься в побег. Конечно, об этом тут же докладывали администрации. Тут же получаешь красную полосу - склонен к побегу. И все, год после этого тебя из зоны никуда не выводят, находишься в бараке или в самой жилой зоне... А если этот или иной трюк не использовать, то светила статья - отказ от работы, по которой давали до 5 лет. Но мне-то зачем работать, я туда приехал по приговору, а не по договору, как вольняшки. Те зарабатывали там за сезон по 15 тысяч советских рублей, квартиру можно было купить или двое Жигулей.

"УДАР НОЖОМ СТОИЛ МНЕ ЗВАНИЯ ВОРА"

Вскоре меня привели к вору. Это был Сергей Петрович Троценко, близкий друг покойного Васи Бриллианта (знаменитый вор в законе, погиб в "Белом лебеде". - Ред.). Погоняла не было, все его звали Петрович, но уважение имел огромное. Я ему очень благодарен, он много для меня сделал... Прежде я не видел воров в законе, думал, какие-то особые, даже внешне, люди, а увидел небольшого дедушку, в очках с большими линзами, в пиджачке - клифте лагерном... Койка у него была, естественно, без верхнего яруса. Присели, он спросил, пью ли я чифир. Нет, говорю. Молодец, говорит, и я не пью. А купеческий чай (купчик, то есть обыкновенный чай, как все пьют)? Да, с удовольствием. Мужики заварили, подали, стали пить, спрашивает, ты - с сахаром? Я - нет, вприкуску. О, говорит, молодец, разбираешься... Рассказал я о себе, он спрашивает, буду ли работать. Нет, говорю, я не мужик. А кто ты по масти, спрашивает? Да никто, отвечаю, я молодой пацан, назваться кем-то не могу, но стремлюсь стать порядочным арестантом. На том и расстались.

Пришел я на барак, смотрю - простыни нестиранные, аж черные у всех. Спрашиваю у мужиков - почему? Говорят, "прачка" не работает уже полгода, что-то там сломалось. А почему тогда работаете, не бунтуете? Положено ведь стирать, вот пусть и выполняют... Мне говорят: малой, что-то ты сильно борзый, много на себя берешь, не вывезешь... Отвечаю: не вывезу, значит, сдохну, но под мусорской упряжкой ходить не буду! Об этом, конечно, донесли вору. Он меня вызвал, говорит, мол, чего возмущаешься вслух? Я отвечаю, что не согласен сам стирать, жрать баланду и молчать не буду. Да я этого повара, падлу, сам в бачке вместо мяса сварю... Вор выслушал и говорит: не надо ничего делать и выступать - пока. Придет время, сам увидишь...

И вот через полгода на лагере - бунт. Кому положено, о нем знали заранее, в том числе и я. У меня был тогда приятель на зоне, постарше меня, я ему верил безоговорочно. Он мне и говорит: мол, пошли козлов гонять! Я - так пошли! А в сапоге у меня - самодельная заточка. Зашли в барак, только я увидел там нашего завхоза, как сразу воткнул пику ему в живот. И тут вдруг мой приятель "включил заднюю"! Он выбросил свой нож и мне говорит: ты что, брось, есть кому резать этих гадов и без нас. Но я ведь ударил, у меня "баран" (раненый, убитый) уже есть! Я ему говорю: подними нож, падаль, ты что делаешь!? Я, выходит, опять себе срок подмотал, а ты, пес, в кусты? Подними нож! Он - не гони, не подниму! Тогда я тоже бью его в печень своим ножом. И этот удар поставил крест на моей воровской судьбе. До того я был абсолютно уверен, что со временем буду вором в законе. Но я ударил равного себе ножом, не имея на это права! То, что он включил в такой момент "заднюю", это надо было еще доказать людям, надо было поднимать этот вопрос на сходке, а у меня сыграли эмоции. Я не должен был этого делать.

А бунт продержался трое суток, потом его подавили водометами и БТРами. Я, после того, как ударил ножом двоих, пошел на улицу и включился в общие действия. Завхоз позже умер, а мой приятель выжил, хотя лучше бы наоборот, потому что его слова потом на сходняке сыграли большую роль против меня...

Мы захватили санчасть, но девок, что там работали, вор приказал пальцем не трогать. Мы создали живой коридор и девчонки все через него вышли на вахту. Контролеры в основном успели убежать, но некоторые попались, мы их, конечно, прибили, но не насмерть. А через трое суток открылись ворота и начался ужас. Я такого больше никогда не видел, даже по телевизору - там, видно, показывают лишь то, что можно. Заехали водометы, БТРы и зашли те, кого сейчас называют "тюремный спецназ" (тогда это был "взвод повышенной боевой подготовки"). Огромные дядьки с дубинами и щитами, хотя ломали они зеков чаще просто руками и ногами. Помню, возник перед мной один такой и - темнота. Сколько валялся без памяти, не знаю, но у меня были сломаны челюсть, нос, четыре ребра и обе ключицы. Стреляли также из пулеметов с БТРов, но только по крыше, по людям - нет, хватило спецназа и водометов.

Потом - следствие, суд, впаяли мне еще 6 лет 8 месяцев к моей "десятке". Честно говоря, я там уже запутался в своих сроках, что засчитывают, что нет, так что сидел, не думая об освобождении - толком не знал, когда. Вора от нас сразу увезли, сначала на полгода во Всесоюзный БУР (барак усиленного режима) "Белый лебедь" под Соликамском. А потом отправили на "крытую" тюрьму. Увидел я его в следующий раз, только когда мы оба уже были на свободе, в Москве.

"В МЕНЯ МЕТНУЛИ ПРАЩУ - КРУЖКУ С СОЛЬЮ В ТРЯПКЕ"

А у меня началась странная жизнь... на колесах. Представьте, 1 год и 4 месяца меня возили в "столыпине" (вагон для перевозки зеков). Поначалу послали в зону ИС-22 (строгий режим) в Якутии. Но я туда даже не зашел, прямо на вахте посмотрели мои бумаги и заявили, мол, парень, ты нам тут не нужен, отправляйся, наверное, на "крытую" с таким послужным списком... И опять в Решеты на пересылку, в "столыпине". А ехать туда месяц-два. Это же не обычный поезд, тут могут "вагонзак" отцепить и будет стоять в отстое неделю или две. Дают сухпай, в туалет водят почасово... Это, в принципе, обычный купейный вагон, только вместо дверей - решетки. Конвой каждые два часа ходит по коридору и видит все, что творится в камерах-купе. Там должны ехать семь человек, но загоняют поначалу и семнадцать... Тут уж как примостишься, так и едешь. Потом, правда, конвой старается перераспределить, чтобы было хотя бы по 12 человек.

Прибыл я в Решеты, оттуда направили в зону под Кемерово. Однако и там не приняли, не захотели бунтаря... И так несколько раз, почти полтора года. В итоге все же приняли меня в ИТК-20 Красноярского края. Хозяин сказал: гонять тебя туда-обратно не буду, но сразу ты пойдешь в "яму". Посидишь там до ближайшего этапа и поедешь на "крытую". Давай, мол, без выступлений, других вариантов нет. Я согласился и суток 20 просидел в подвале. А оттуда уехал с вещами на знаменитую Владимирскую крытую - так называемый Владимирский централ!

Там кумовья встретили, говорят, ну что, блатной, имей в виду, мы тут и не таких ломали! И посадили меня на год в одиночку. Сидеть в одиночке очень трудно - морально. Честно говоря, первые полгода думал, что сойду с ума. Но потом помаленьку привык... Распорядок там такой: подъем в 5 утра, через полчаса завтрак в камере, подают через кормушку. Харч, кстати, был более-менее. Хватало калорий, например, чтобы по 100 раз отжиматься от пола. Днем - час прогулки во дворике или в подвале. Сидишь сам и гуляешь сам. Общение с зеками - только если перекрикиваться.

Днем можно было лежать, нара к стене не пристегивалась. Еще в камере был туалет и над ним кран с водой. Кружка, ложка, миска - и все. Читать можно. Литература на Владимирской была сильная. Библиотекарь приходила раз в неделю, давала список, ты выбираешь книги - две в руки. Но потом, когда она увидела, как я пристрастился к чтению, давала и до 5 книг за раз. В шахматы играл сам с собой. И прессу приносили каждый день, до трех газет. А если есть деньги на счету, можешь выписать любые газеты, журналы и книги. И принесут обязательно, нигде не потеряется, за этим следил замполит.

Я там от безделья делал вырезки из журналов, потом их переплетал в красивые сборники. Клей в камере готовится так: берешь хлебушек, жуешь и тщательно его перетираешь через простыню - получается клейстер. На нем карты клеят, он крепче, чем любой наш клей типа ПВА. А если добавить чуть сахара, то еще крепче. Если делаешь карты, то для красной масти добавляешь в клейстер кровь, а для черной - жженую резину (например, каблук можно подпалить). Тюрьма многому учит. Я могу, скажем, прикурить от того, что буду вату катать тапочком, пока не затлеет. Могу прикурить от лампочки, сварю любой обед с помощью маленького кипятильника...

После одиночки меня подняли в камеру к блатным. Народу там было немного, 12 человек. А были хаты мужичьи, где по 60 человек... Приняли хорошо, обо мне слышали, даже Петрович хорошо отзывался. Так и прошла моя "крытая" - год одиночки и два в общей. Вернулся я опять в ИТК-20. Хозяин говорит: понял жизнь? Да. Работать будешь? Нет. Ладно, говорит хозяин, по закону я не могу тебя после "крытой" сразу в "яму", должен выпустить в зону хоть на сутки. Выпущу и посмотрю, как ты будешь себя вести.

Вскоре возник новый конфликт с "хозяином" и через месяц он опять отправил меня на крытую - уже до конца срока. Опять Владимирский централ, опять сначала год одиночки, потом общая камера. А оттуда, как злостного нарушителя режима (изготовление и игра в карты на интерес, нетактичное поведение с администрацией и пр.), отправили на знаменитый БУР "Белый лебедь", где ломали воров в законе и самых стойких арестантов. Там, в "Белом лебеде", погиб знаменитый вор Вася Бриллиант - его облили водой и заморозили во дворике, как немцы генерала Карбышева. На вид это обычная крытая тюрьма в 4 этажа, но с очень жестким режимом. Там, например, днем уже не полежишь, если ляжешь после подъема - карцер. А в карцере нару в 5 утра поднимали и пристегивали к стенке - до 9 вечера. Табуретка железная, привинчена к полу, долго на ней не посидишь. Стол тоже железный, на стене полка с хлебом, кружкой-ложкой, мыльно-рыльное хозяйство и все. Температура - на окно кружку поставишь, вода замерзает. Спишь на одеяле, матрацем укрываешься. За 15 суток раз десять ворвутся бухие контролеры, отмудохают за просто так.

Но, главное, там были пресс-хаты, где и ломали людей. Кинули в пресс-хату и меня. Делается это так: тебе объявляют, что переводят, например, из карцера в такую-то камеру. Но ты знаешь, что это пресс-хата и готовишься к худшему. Там сидят 4-7 амбалов. Когда я переступил порог, у стола сидели трое, один лежал, вроде спал на нарах. Начали разговор, я сразу сказал, что знаю, куда попал. Однако, говорю, вы ведь тоже порой сначала думаете, потом делаете, или нет? Один отвечает: мол, не все... И одновременно с этим со второго яруса меня ударили по голове кружкой с солью (насыпается соль в 400-граммовую кружку, обматывается она тряпкой в виде пращи - и по балде!) Очнулся я в санчасти, кроме головы, были сломаны ребра, но как их ломали, не помню, били, когда я уже отключился.

Когда пришел в себя, я попросил, чтобы меня посетил старший кум. Назавтра он пришел. Я заявил, что хочу... еще раз попасть в ту пресс-хату, чтобы, пусть буду драться в последний раз, но забрать с собой на тот свет хоть одного из тех псов. Опер понял, что я настроен серьезно и отправил меня уже в нормальную камеру. Там были камеры от 10 до 35 "пассажиров". (Были еще одиночки на спецпосту, но только для воров в законе. Даже на кормушке там висит замок, открывает его только ДПНСИ или замещающий его офицер).

Так вот, на "Белом лебеде" я досидел 6 месяцев и вернулся на Владимирскую. А там вскоре получил еще полгода БУРа ("Белого лебедя"). Причем меня на "крытой" менты предупредили, мол, ну, теперь ты приедешь с "Лебедя" "петухом". И созвонились с БУРом, мол, прессаните его там, как следует. Потому, как только я заехал - меня в пресс-хату (не ту, где раньше был), сразу же, с порога. Но перед этим была баня и там мне удалось разжиться двумя половинками мойки (бритвы). Я их сунул за щеки и пошел в пресс-хату. Я знал, что просто так не дамся никому... Зашел в камеру и тут же выплюнул мойки в обе руки. Зеки из пресс-хаты говорят: все, парень, мы знаем, кто ты, тебя не трогаем, делай все сам. И я порезался очень серьезно, множество разрезов на обе руки, полоснул по животу и по горлу... Забрали в санчасть, там зашили порезы, но левая рука стала сохнуть, потому что я там и нервы перерезал. Но потом мне делали повторные операции и в итоге руку спасли. Хотя она и сейчас меньше, чем правая.

Больше меня мусора в "Лебеде" не трогали, я досидел 6 месяцев и опять вернулся во Владимирский централ. А когда и там отбыл срок "крытой", оказалось, что мне до освобождения осталось 2 месяца и 16 дней. Потому меня просто прокатив в "столыпине" до Решет, а там и момент освобождения наступил. Так что выходил я на волю, отсидев почти 17 лет вместо 2-х изначальных, прямо с Центральной пересылке в Решетах.

Вышел я на свободу, а за воротами меня уже ждала братва из Москвы. Среди блатных я был на очень хорошем счету, как известный лагерный "отрицала", потому ребята прикатили из Белокаменной в Красноярский край, чтобы встретить меня. Многие когда-то со мной сидели, помнили... А на дворе был уже 1994 год, и той страны, которая отправила меня за решетку, уже не было.

Приехали мы в Москву, братва спрашивает: где будешь жить, чем заниматься? Я говорю, мол, поеду к своим отцу-матери, они к тому времени переехали на Украину, в Харьков. Ладно, говорят, но пока с недельку отдохни в Москве. Вот тогда я поездил по ворам, многих видел, в ресторанах сидел, рюмку пил... Видел, например, Расписного Витю, Куклу, Рисованного, Клешню, многих тамбовских, татаринских... Меня одели-обули, хотели подарить машину, но оказалось, что я управлять-то не умею. Купили мне кашемировый малиновый пиджак - писк моды - от которого я шарахнулся. Вы что, говорю. В мента меня рядите? И тут же выбросил 500-долларовый пиджак в урну, только потом успокоился... А когда были на стриптизе, там танцовщица кинула на наш стол лифчик. Если бы меня за штаны не удержали, я бы ее порвал, ведь она наш стол опоганила. Еще бы трусы кинула... Парни еле меня успокоили, они давно освободились и эти вещи уже воспринимали нормально. А я, только с зоны, считал, что так поступать западло...

В итоге со мной на поезд сели пятеро москвичей и мы двинули в Харьков. А там уже все-таки купили мне права и ВАЗ-21093, только входившие тогда в моду. Дали и денег, 20 тысяч долларов на обзаведение и поправку здоровья. Началась новая жизнь. Первый, кто меня к себе подтянул, был ныне покойный Батон - Сережа Батонский, которого я знал с детства. Встретились мы в гостинице Харьков, очень тепло. Он предложил стать одним из его бригадиров, но я отказался: "Во-первых, я не халдей и никогда ни под кем не ходил, а, во-вторых, у меня и у самого хватит духу отнять что надо у кого-то". На том и расстались, оговорив, кто где работает, чтобы не лезть на чужие территории. Мне достался район ХТЗ. Первым делом я сколотил свою бригаду из молодых, но духовитых, дерзких хлопцев, в основном набрал их по спортшколам - 20 человек борцов и боксеров. И начали мы свой рэкет... Потом я съездил в Грузию и привез 24 единицы хорошего стрелкового оружия. Там, в Зугдиди, жил вор, с которым я сидел на Владимирском централе. Очень порядочный человек, по национальности сван, горец. Я объяснил ситуацию, он свозил меня в горы, в тайник. Оружия там было - завались! Открыл мне ящик гранатометов "Муха" - бери! Но я попросил что-то покомпактнее, взял пистолеты Беретта, Глок, пистолет-пулемет Аграм-2000 (тогда новинка)... (Кстати, именно из Аграма-2000 в 1996 году был расстрелян нардеп Евгений Щербань в женой. - Авт.). Затарили мы мое оружие в вагон, который специально загнали в отстойник (открыли люки в потолке, устроили там тайники и закрыли). В Харькове - обратная операция. Кроме пистолетов, была еще снайперская винтовка СВД с хорошей английской оптикой. Ранее винтовка побывала в боевых действиях, Бог знает, сколько людей из нее положили...

Грабили мы всех подряд. Даже если ты когда-то сидел, но теперь на тебя работают люди, для меня ты - коммерсант и я с тебя получу! Правда, брали на испуг, никого мы не стреляли. Но пугали серьезно.

Подтянул чуть позже я в свою бригаду трех бывших офицеров-афганцев. И не знал, что на них уже были "бараны" (трупы). Из-за них позже я и получил 8 лет по ст. 69 (бандитизм), а двоих офицеров приговорили к вышке (но не расстреляли из-за моратория на казнь, в итоге они получили пожизненное заключение).

С "девятки" я вскоре пересел на БМВ, так называемый "слепой" (с закрывающимися фарами, которых в Украине было всего несколько. Ох, когда его увидел Боря Савлохов, как он завидовал...

"Я СКАЗАЛ ДРУГУ - НЕ ВЫЙДУ ОТ САВЛОХОВА, СТРЕЛЯЙ С ДВУХ СТВОЛОВ"

О наших отношениях с Борисом расскажу подробнее. Как-то я приехал (еще на "девятке") в Киев. И в одном магазине возле Республиканского стадиона увидел очень симпатичных девочек в зеленой униформе. Подкатился к одной, мол, то да се, пошли со мной... Она говорит: "Видишь, вон стоит Джип Чероки, пойди, поговори с парнями, без их разрешения не могу". Ладно, я понял, что это сутенеры (потом оказалось, работали на Борю Савлохова, но я этого не знал). Подошел, объяснил, чего хочу, они (их двое было) говорят, мол, нет проблем, плати деньги и бери. Я: как деньги, никогда за баб не платил и не собираюсь! Они: тогда не получается... Я тогда выхватил из-за пояса "пушку", которую с такой силой воткнул ствол одному в рот, что зубы посыпались! Обливаясь кровью, он упал, а второй просто удрал. Короче, добро я получил, девчонку забрал и увез в гостиницу "Салют". Через несколько часов отпустил, дав ей 500 долларов (я ж не зверь), а стоили девочки по 130 баксов в час. Сам выехал из гостиницы вместе с приятелем, смотрю, за мной Мерседес увязался. Обогнал меня, перегородил дорогу. Я "пушку" приготовил, жду. Вышел из Мерса парень, говорит: поехали с нами, с тобой хочет поговорить Борис Сосланович. Какой? Савлохов. Ну, поехали. Прибыли в казино в центре Киева, там сидели Боря, его брат Тимур и с ними человек 12. А я приятеля и свою "плетку" (пистолет) оставил в машине, сказал, если через 10 минут не выйду, заходи в казино и шмаляй с двух рук всех подряд! Нет базара! Пацаны у меня были отчаянные и хлеб свой отрабатывали...

Но до стрельбы не дошло. Мы познакомились с Борей, я рассказал о себе, добавил, что он может узнать обо мне в Москве у воров Креста или Черномора... Короче, мы с Борей друг друга поняли. Он сказал, что отныне я девочками могу пользоваться сколько хочу и бесплатно. "Только никого не бей и не хами", - предупредил Борис. Также спросил меня, имею ли влияние на Батона. Я ответил, мол, знакомы, но не более. Оказалось, ребята Батонского приехали в Киев и "кинули" фирму Савлохова, торговавшую машинами, на 10 дорогих "тачек" (взяли по липовым документам, не заплатив). И теперь Боря собирался ехать в Харьков разбираться.

Об этом разговоре я Батону рассказал, когда вернулся в Харьков. Смотрю, а его ОМОН (видимо, "Беркут" или "Титан". – Авт.) охраняет! Оказалось, именно из-за этих Бориных машин, Батон боялся покушения. Я посоветовал ему дать 100000 долларов в "общак" и люди ситуацию разведут. Так оно и вышло. Впрочем, Борис, видно злобу затаил, потому что позже, когда я уже опять сел, савлоховцы на 20 машинах таки приехали в Харьков по этому поводу, пришли на рынок, который держал Батонский, но там их всех уложили мордой в асфальт (Батон привлек к этому милицию, что мне не понравилось). В общем, разборка не вышла. А я, до очередной посадки, еще бывал в Киеве, пользовался Бориными девочками, вот тогда Савлохов и позавидовал моему БМВ. Тогда же Боря меня познакомил и с Авдышевым. Но ни дел, ни инцидентов с ним у меня не было.

А потом я вновь сел. Поймали одного моего подельника, который подсел в Киеве на героин. Я не знал, что он наркоман. Его сломали и он сдал информацию о нашем оружии. Пистолеты ментов не слишком интересовали, тогда на рынке за 250 долларов свободно можно было купить ПМ или ТТ, их было навалом. А вот то, что у меня была СВД, их напрягло... Как раз незадолго до того из похожего оружия в Харькове завалили коммерсанта. Я, правда, вовремя узнал, что меня уже ищут, и свалил к друзьям в Донецк. За это время всю мою бригаду приняли. Потом я решил, что ситуация успокоилась и решил на сутки приехать в Харьков В 3 часа ночи меня и взял спецназ в частном доме. Брали очень жестко, вылетели сразу 4 окна вместе с дверью... Нашли, конечно, все оружие. Стали крутить мою бригаду, вышли на те "офицерские трупы" и решили (зная мою биографию), что я тоже замазан в убийствах. Потом, правда, разобрались... Я три года просидел под следствием, в итоге получил "восьмерку" по 69-й (бандитизм) и по 142, ч.3 (за то, что как-то стрелял в ногу одному лоху). И поехал я в Кировоград, в ИТК-6, где, как водится, подержали меня в подвале 3 месяца, а потом отправили во Львов, в ИТК-48. Там не дали даже войти в зону, отправили в крытую Львовскую тюрьму (вся моя "делюга" пришла из России, так что знали, с кем имеют дело). Оттуда - тут же в ИТК-30 на Львовщине. Там посидел, правда, месяца три. Порядки, конечно, совсем не российские, блатными себя называли те, кто на Севере годился только носки стирать - ни духовитости, ни характера... Или взять игру в карты: за десятку гривен, например, могли предложить шмат сала. Но это непорядок, я никогда не возьму выигранное едой или шмотками, потому что должен отстегнуть от выигрыша в общак. А туда деньги должны прийти кристально честные, нельзя положить в общак сало или трусы.

Вскоре меня нашел на зоне вор Вова Сухумский (мы сидели с ним в России, а в 2005-м его застрелили в Украине). Там можно было войти на мебельное производство под видом заказчика... Мы встретились в кабинете мастера, посидели, чуть выпили. И Сухумский предложил мне стать смотрящим за лагерем. Я отказался, сказал, что меня тут же администрация отправит отсюда. "Тогда возьми на себя 4-ю локалку, где сидят отрицалы", - предложил вор. Я взял, и это стало поводом меня все же отправить на "крытую". Получил я 3 года "крытки", отбывал в Сокале под Львовом. Первый год - в одиночке. Там у меня все было, кроме телевизора: и печка (залитая глиной, куда вставлена спираль, баночка из-под леденцов), и радио, и кастрюльки... Но потом и оттуда меня отправили на 56-ю зону, в Ромнах Сумской области (там есть крытая тюрьма). Вот там были просто ужасные условия. Холод, голод, свет пару часов в день, "прачки" нет... Уголь привезли - а кругом частный сектор, топливо растащили. Баня для зеков - раз в 3 месяца! Я стал возмущаться, меня, разумеется, тут же определили в карцер. А там - жуткий, нечеловеческий холод. Я "куму" говорю: здесь сидеть не буду (тем более, мне робу выдали, тонкую, как марлю, вообще не грела). Он: не таких ломали, будешь сидеть!

А я уже приметил, что пол в карцере дощатый. Когда все ушли, я оторвал доску, вытянул гвоздь 250 мм, приставил к левой стороне груди напротив сердца (в правую бить бесполезно, это на тюремщиков не подействует), намотал на кулак полотенце и как дал! Думаю: попаду в сердце, значит, судьба такая, но на колени они меня не поставят! Гвоздь и улетел туда... Потом мне врачи сказали: гвоздь лежал прямо на сердце! А по коридору ходит надзиратель, каждые полчаса заглядывает в кормушку. Глядь, а там такое! Он тут же дернул за "тревогу" (через весь коридор протянута веревка, если дернуть, звенит в дежурке и на посту). Что тут началось! Меня отвезли на "скорой" в горбольницу, гвоздь достали и через 4 часа привезли обратно в тюрьму, хотя и было пробито легкое (потом само зажило). Туда уже прибыл прокурор, спросил, зачем я это сделал, ведь мне осталось 2 месяца до освобождения. Я рассказал, и "кума" сняли с работы. Так что зек, если духовит, не так уж бесправен.

Срок досиживал я в одиночке, но с режимом на общих основаниях - с матрасом, одеялом, в своей теплой одежде и пр. Прогулка - 2 часа, а не час, из-за пробитого легкого. Отсюда я и освободился. Приехал в Харьков, а на другой день пришли ребята из УБОП, говорят: у тебя есть 24 часа, чтобы убраться из города. Иначе опять закроем... Ну, договорились на трое суток, а потом я приехал в Киев, где не было у меня ни кола, ни двора. Но братва помогла, как харьковская, так и киевская.

Но вскоре меня опять закрыли, уже киевские менты. Сделали липового "терпилу", якобы я хотел его кинуть на квартиру, кроме того, создал одесско-киевскую преступную группировку, об этом даже газеты писали. Все это брехня. Правда в том, что вот-вот должен был освободиться Боря Савлохов, и менты не хотели, чтобы в этот момент я был здесь и на свободе. Мол, мы станем с ним в упряжку и накалим криминогенную обстановку. Меня судили, дали 6 лет, но по апелляции приговор (бездоказательный) отменили, снова отправили дело на расследование. В это время Боря умер на зоне. Причин держать меня за решеткой больше не было. Так что на следующем суде меня освободили прямо в зале. В итоге я просидел в СИЗО 1 год и 7 месяцев Дело развалилось, ибо доказательств изначально и не было. С тех пор, уже пару лет, я на свободе. Даже непривычно...

Читайте самые важные и интересные новости на наших страницах

Всерьез за воров в законе взялись в середине 50-х годов в СССР, где на тот момент опыт лагерной жизни имелся у каждого третьего, а уровень преступности рос ужасающими темпами. Решение о ликвидации законников как воровского класса было принято на уровне министра МВД.

«Белый лебедь» укачал павшие звезды Наиболее авторитетные воры сидели в Соликамске, в тюрьме «Белый лебедь». Ни «мужиков», ни «шестерок» среди них не было, а потому некому было стирать, выносить парашу, делать другую работу, которая вору «не по масти». Воров заставляли работать, избивали, держали на хлебе и воде. Но законники все равно отказывались от работы. Тогда администрация тюрьмы решила стравить воров друг с другом. На помощь начальнику тюрьмы прибыл специалист с Лубянки по «перековке» преступников П. Ф. Куратов, в прошлом сам бандит-мокрушник, отлично знавший воровскую психологию. Один из воров, помещенных в барак усиленного режима (БУР), украл у другого пайку, а улику подбросил третьему «законнику». По подозрению в «крысятничестве» владелец пайки убил невинного. Остальные воры не вмешивались – таков воровской закон: за воровство у своих же – смерть. На следующий день воров вывели из БУРа, и начальник зоны вновь спросил, будут ли те работать. Те послали «кума» по известному адресу.

Тогда ворам сообщили, что их пайка будет урезана наполовину и на все зоны и в «крытки» (тюрьмы) уйдет информация, что воры в «Белом лебеде» «ссучились». И если после этого они не пойдут работать, отправятся по этапу в другие лагеря, где с них не только «снимут корону», но и «опустят». Эту информацию до них довел Пантелей Филатович Куратов. Однако законники стояли на своем. Куратов, между тем, сообщил, что за «крысятничество» «законники» убили не того. Воры устроили шмон (обыск) и выяснили, кто крал на самом деле. Виновник попросился зарезаться самостоятельно. Воры собрались, было, «решать» и того, кто ошибочно убил законника, да рассудили: только «куму» будет выгодно, если воры перережут друг друга. В результате кандидата в покойники только «раскороновали». Однако стойкости ворам надолго не хватило, «процесс» уже пошел, и воры, как пауки в банке, вовсю «рвали» друг друга в борьбе за лидерство. Законников в «Белом лебеде» обманом или шантажом заставляли подписывать «покаянные письма». Среди воров было достаточно наркоманов, поэтому сделать это было несложно. Во времена Хрущева подобные послания даже публиковали в центральной прессе. Таких «гнутых воров» или «сук» потом на других зонах «опускали» до низшей тюремной масти. Воров продолжали стравливать друг с другом, и за считаные месяцы они попросту поубивали большую часть себе подобных - при Хрущеве от общего количества воров в законе за несколько лет такой «ломки» остались всего 3%. Аналогичными методами в «Белом лебеде» «ломали» воров в законе в 80-х годах, «раскороновав» там в общей сложности свыше ста законников.

Роль КГБ в борьбе с законниками Существует любопытная версия, согласно которой вмешательство в 70-80-х годах КГБ СССР в иерархическую структуру воров в законе в конечном итоге своеобразно отразилось на самой воровской идеологии и дискредитировало незыблемые тюремные понятия. Верхушка идеологов законников в результате этого процесса была заменена. Якобы сотрудники КГБ с ворами действовали более аккуратно, чем их всегдашние соперники из МВД: брали законников в разработку, вербовали самых авторитетных из них. Обладатели багажа, несовместимого со статусом вора (дом, семья, капитал), шли на сделку охотнее. Причем от своего воровского статуса такие сексоты не отказывались. В качестве примера подобного сотрудничества приводится рассекреченное имя только одного лидера криминального мира того времени – Александра Черкасова. Начало 90-х годов и массовые случаи появления «буржуазии» среди воров в законе, которым по понятиям нельзя иметь никаких материальных ценностей за душой, «вызревание» «апельсинов» (воров, купивших статус за деньги) – все это, как считают сторонники версии участия КГБ в «мягкой» «ломке» законников, – последствия именно того процесса по дискредитации тюремного кодекса. То, чего «кумовьям» на зонах и в «крытках» не удалось добиться силой, было достигнуто при помощи звонкой монеты.

«Белым лебедем» неофициально именуется одна из исправительных колоний Пермского края, расположенная в городе Соликамске. Но под этим поэтическим названием скрывается одна из самых жестоких российских тюрем, которая развенчивает миф о вольготной жизни криминальных авторитетов в местах лишения свободы. Здесь ломали и «раскороновывали» даже самых сильных и влиятельных воров в законе.

"Белый лебедь на пруду..."

Откуда у соликамской колонии появилось название «Белый лебедь» точно неизвестно. По одной версии все дело в цвете стен зданий исправительного учреждения. По другой - название пошло от напоминающей лебедя позы, в которой заключенные должны передвигаться по тюрьме: с наклоном вперед на 90 градусов и закинув руки за спину.

Порядки в «Белом лебеде» крайне строгие. Видеонаблюдение ведется 24 часа, при открытии глазка в камере все осужденные сразу же должны встать лицом к стене и упереться в нее ладонями поднятых рук.

В течение первых 10 лет срока свидания с родными запрещены. Письмо полагается лишь раз в год. В случае если первые 10 лет пребывания в «Белом лебеде» зэк умудряется провести без взысканий и нарушений, то условия отбывания наказания могут быть незначительно смягчены.

Свою известность соликамская колония приобрела еще в советское время, когда сюда начали свозить элиту преступного мира – воров в законе. По некоторым данным, в стенах «Белого лебедя» «раскороновали» более 130 авторитетов.

"...качает павшую звезду"

Прибывший в колонию «законник» сразу же попадал под жесткий пресс тюремной администрации и других заключенных. Все применяемые к авторитету меры были нацелены на подавление его воли и гордости. Руководство исправительного учреждения узнавало о прибытии очередного "законника" заранее, поэтому план действий в отношении новичка готовился еще до его прибытия.

Ломка «законника» в «Белом лебеде» происходила разными методами. Самый безобидный из них – работа. Заниматься ручным трудом по неформальному воровскому кодексу – дело недостойное настоящего авторитета. Трудиться – участь низших тюремных каст («петухов», «чертей» и прочих).

Работа могла быть самая разная, в том числе благоустройство территории. Делать ее было необходимо максимально быстро, иначе был риск получить «выговор по хребту» от надзирателей. В случае отказа «законника» сажали в ШИЗО – штрафной изолятор.

Другой метод воздействия на вора – обман и шантаж. С помощью этих нехитрых приемов авторитетов заставляли подписывать так называемые покаянные письма. Среди «законников» было немало наркоманов, поэтому проделывать подобный трюк с ними не составляло особого труда. В начале 1960-х годов такие письма даже публиковались в прессе.

Не менее распространенный метод ломки – медицинский. Авторитету заявляли после осмотра, что у него обнаружено серьезное заболевание, к примеру, рак. И тут же добавляли, что если не начать мгновенное лечение, то жить «законнику» осталось недолго, а значит, и воли больше не видать. В обмен на лечение необходимо было сложить с себя «корону» и отказаться от воровской идеи. На самом же деле никакого заболевания не было.

Перевоспитание через боль

Однако самым действенным способом «раскороновки» было физическое насилие. Корреспондент Владимир Буев в 10-м номере журнала «Столица» от октября 1992 года приводил воспоминания заключенных, сидевших в «Белом лебеде». Все как один отмечали чудовищные условия содержания в камерах: грязь, вонь, вши.

Бывало, что зимой заставляли прогуливаться в одном нижнем белье. Многие заболевали ангиной и воспалением легких. «Там существовала система пыток, от которой люди мерли как мухи», – писал журналист.

Били, приводил Буев слова заключенных, постоянно и за все: за медленный бег, за курение, за «подозрительный взгляд». Но самое страшное для «законника» – попасть в пресс-хату «Белого лебедя». Это специальные камеры, где сидят ссучившиеся «шерстяные», работающие на администрацию. Избивая, они выбивают у законника показания, ломают его волю и способность к сопротивлению, сбивают спесь. Многие не выдерживают и кончают жизнь самоубийством.

«Корона» или жизнь

В заключении закончилась и жизнь вора в законе Васи Бриллианта (Владимир Бабушкин). Бриллиант был «законником» старой закалки: практически непрерывно «чалился» за колючей проволокой в течение 35 лет, на сотрудничество с представителями органов власти принципиально не шел.

Он отбывал наказание во Владимирском централе и других известных тюрьмах СССР, но «Белый лебедь» стал его последним пристанищем. По некоторым сведениям, в соликамской колонии Бриллиант не изменил себе: за нежелание сотрудничать с администрацией, брань в адрес надзирателей и другие нарушения режима он постоянно получал взыскания и наказания.

По официальной версии, он покончил жизнь самоубийством в 1985 году. По другим данным, вора в законе до смерти забили «шерстяные» пресс- хаты за его отказ снимать «корону».

В "БЕЛОМ ЛЕБЕДЕ"

Получив по приговору суда пятнадцать лет особого режима, Сергей Крутов сначала был отправлен во Владимирскую тюрьму для отбытия первых пяти лет. Тяжелая статья и систематические нарушения режима: играл в карты, переговаривался с другими камерами через решетку, на прогулке кинулся на охранника, оскорбившего сокамерников и другие нарушения – все это крайне усугубляло его пребывание в централе и уменьшало шансы на спокойную отсидку первой пятилетки от его общего срока.
Начальник тюрьмы и глава оперчасти, приняли Крутова без особого восторга, пообещав «очень веселую жизнь». Подержали его немного в общей камере и определили на год в одиночку. Уголовная статья за убийство начальника оперчасти колонии, как красная тряпка для быка, раздражала и приводила в бешенство администрацию тюрьмы. За дерзость и ненависть к людям в форме, Крутов постоянно «огребался» от урядников холодными карцерами.
Первые три месяца отдыхал душой и приводил мысли в порядок, хотя от одиночества порой хотел выть. Затем изрядно поднадоела скука, и он стал писать стихи на каторжанскую тему, но менты часто производили обыски и забирали исписанные листы. Это злило Крута и он дерзил тюремной охранке, за что снова попадал в карцер.
Единственными проблесками в тягостном однообразии, стали для него: часовая прогулка в уличном боксе и чтение литературы, это иногда отвлекало от мрачных мыслей. Однажды Сергей прочитал две интересные книжки и снова, как в детстве и юности его втянуло в чтение. Не всегда Сергей был преступником, когда-то и его родители, работая учителями и, имея педагогическое образование, надеялись увидеть в нем полезного для общества человека. Но судьба распорядилась иначе: бросив в объятия друзей с уголовным прошлым. Сначала была спецшкола, затем, два срока и вот теперь пятнадцать особого, по милости какого-то майора, не то мента, не то ГБ - эшника. И судили его в большей степени по показаниям трех свидетелей, сам Крут шел до конца в несознанку.
Варвара Филипповна – библиотекарша, время от времени приносила интересные книги. Крутов читал в основном приключенческие романы. В тюремной библиотеке числилось несколько книг А. Дюма, которые заключенные зачитывали до дыр.
Бывало на прогулке, слышатся перекрикивания через стены:
– Это, пять-один, когда добьете «Графа Монте-Кристо?».
– Серый, чуток осталось, завтра через Варвару передадим.
– Смотрите, протянете, я тогда «Графиню Монсоро» в другую хату передам.
– Не-не! Крут! В натуре передадим. Братан, нам в первую очередь, как договаривались.
Как-то Варвара Филипповна принесла Сергею книгу о благородных пиратах, Роберта Штильмарка – «Наследник из Калькутты». Прежде Крутову не доводилось в жизни читать подобного приключенческого романа. Он «проглотил» книгу за полтора дня, вдобавок получил рецензию о романе от библиотекарши, и узнал, что автор написал свое произведение, находясь в заключении ГУЛАГа. Крутова поразило мастерство Штильмарка, в его романе он нашел: идею, стремление к свободе и непокорность к власти.
Чтобы не застаивался организм, Сергей поднимался в пять утра и занимался зарядкой, упорно отжимаясь от пола и, приседая до изнеможения.
Однажды Крутова вызвал на беседу начальник оперчасти и начал прощупывать на предмет «стойкости», а вдруг вор изъявит желание после отсидки в одиночке восьми месяцев, отойти от воровских принципов и отказаться от идеи. Но после подобного предложения стер со своего лица смачно запущенный Крутовым плевок. Такой дерзости простить ему начальник оперчасти не мог. Вызвав наряд контролеров, он принял участие в избиении Крутова. Били больно, не сдерживая себя в силе, затем забросили назад в камеру в полуобморочном состоянии.
Крутов, отлежавшись после побоев, не забыл об оскорблении, он твердо усвоил для себя – вор всегда обязан нанести ответку, иначе оперчасть раздует по всей тюрьме, что авторитет проглотил обиду. Отколов от шкафа две большие щепы, он заострил их заточенной ложкой. Выждал, когда заступил на дежурство офицер, принявший участие в его избиении и обманом заставил открыть кормушку. Старлей, ничего не подозревая, присел на корточки и в этот миг, острая щепа, пропоров ему щеку, вошла в рот. Когда в камеру ворвалась команда тюремных надзирателей, Крутов на их глазах, вогнал себе в живот деревянный штырь.
Впоследствии, лежа в больничной палате, он отказался от объяснений, но твердо заявил начальнику тюрьмы, что не успокоится, пока не завалит главного кума централа. Начальство грозило новым сроком, и Сергей был вынужден объявить голодовку. Уголовное дело не стали возбуждать, так как Крутов требовал наказать группу контролеров за свое избиение. По выходу из больнички его вновь закрыли в карцер.
Администрация тюрьмы могла в два счета расправиться со спесивым вором, например: удушить его чужими руками или подсыпать в еду средство, вызывающее острую дифтерию, в процессе которой может развиться дизентерия, от которой вор постепенно угаснет. Но авторитет Крутова с каждым днем рос, и малейший нажим оперчасти на него, мог закончиться волнениями или массовыми голодовками. Порой начальство поражалось, как осужденным, заточенным в камеры, удается отправлять на волю сотни жалоб о плохом содержании в тюрьме. Жалоба, попавшая к нерадивому прокурору, немедленно ложилась на дно мусорной корзины, а остальные доходили до цели и прокурорские проверки иногда нервировали тюремную администрацию.
Давление со стороны тюремного начальства прекратилось, они опасались, что вор осуществит задуманное, тем более его угрозы, что убьет главного опера и перережет весь наряд контролеров, распространились по всей тюрьме. Особым заседанием сотрудников УИТУ, было принято решение – Крутова, как опасного рецидивиста и приверженца воровских идей, основательно изолировать от заключенных, его отправили по этапу в другую тюрьму, с более жестким режимом содержания.

«Столыпинский» вагон, плелся в самом хвосте состава, перевозившего багажные грузы. В нем и содержали вора в законе Крутова, которого направили к месту его временного пребывания – в Соликамскую тюрьму ВК-240/2.
Для Сергея Крутова не было тайной, что представляет собою данный острог. Если судить с официальной точки зрения, то власти называют его ЕПКТ (Единое помещение камерного типа), куда со всего союза сгоняли воров в законе, граждан, отрицающих советский строй и воров - рецидивистов. Заключенные же называют тюрьму по-своему – всесоюзным БУРом.
Название данной тюрьме – «Белый лебедь» и существуют по этому поводу несколько версий: стены острога выкрашены в белый свет, либо корпуса распростерлись в стороны, словно два лебединых крыла. Или от того, что во дворе располагался памятник этим птицам, а может потому - что арестанты передвигаются, согнувшись под углом 90 градусов. Действительно, что не людская молва, так новое название.
«Белый лебедь» – это последнее пристанище самых отпетых уголовников страны»,– так выражалось тюремное начальство, принимая очередных, этапированных осужденных. Для «спецконтингента» – это была не просто тюрьма, а место земного ада! И создали его не «черти», а обыкновенные люди в погонах.

Здесь власти решили напомнить бродягам
Про Ад на земле, где сгорает душа
И выстлав в крови все пути бедолагам
Сплоченную веру на части круша.

Там белые стены, снаружи на воле,
И лебеди в камне застыли навек
Стоят во дворе, они тоже в неволе,
Как тот – сотворивший их человек.

Четыре зэка на двенадцать квадратов,
В глазах настороженность, на сердце тоска
Здесь пытки и ломки в почете у гадов,
Которых в прессхату согнали сюда.

«Белый лебедь», отмечен крестами
В былом лихолетье, свой след начертав,
Где Вася «Бриллиант» был удушен ментами
Корону свою, так властям и не сдав.

Забудем на время все распри и ссоры
Помянем несломленных духом людей,
Не многие в жизни бродяги – бесспорно!
Дожили до наших, безоблачных дней.

После 1980 года по указу генерал - майора Сныцерева, возглавлявшего управление УСОЛЬЛАГа, был создан транзитно - пересыльный пункт при ИТК-6. Это был своеобразный концентрационный, советский лагерь для перемещенных уголовных преступников, где отсортировывались от основной массы зэков, рецидивисты, воры в законе, уголовные авторитеты. Лесных «командировок» по России насчитывалось много, и этапы заключенных бороздили все области.
Пермский край, город Соликамск, как раз попал под проект перековки злостных нарушителей режима содержания. Генерал Сныцерев, являлся создателем «Белого лебедя», называя его «профилакторием».
Два крыла тюрьмы отличались друг от друга внутренним содержанием, в одном размещали злостных, отрицающих элементов, а в другом временно прибывающих заключенных, направленных в другие области СССР.
Сныцерев любил контролировать действия тюремного персонала, но не в рамках закона, а вкручивая в практику недозволенные методы воздействия на сознание человека: издевательства, пытки, голодомор. Многие помнят его любимое высказывание: «Помыть, побрить и отъиметь!». Заключенные прозвали генерала - садиста – «Архитектором Белого лебедя».
«Профилактика» проводилась жестоко и довольно жестко: людей раздевали до трусов и выгоняли на мороз в прогулочный дворик. Избивали деревянными киянками до полусмерти, не давали пищу и отказывали в табаке, обливали холодной водой. Не исключались такие случаи, когда вновь прибывший осужденный не понравился начальству тюрьмы и его отправляли в штрафной изолятор, а затем после «маринования» в карцерах, переводили в «адское» помещение «Белого лебедя». Таким образом, осуществлялось «исправление» зека, которого ждала камера с помещенными в нее, ранее сломленными осужденными и давшими согласие работать на администрацию. Ломали руки и ноги, подвешивали в мешке или на веревке, морили голодом, зверски избивали. Но самое страшное – насиловали. Просто опускали, переводя из статуса мужика в ранг обиженного.
Оперчасть содержала на свои средства таких заключенных, создавая им привилегии и покрывала их преступления, но начальник тюрьмы, иногда опасаясь ненужных толков, со стороны высшего руководства УИТУ, говорил, чтобы уничтожали так, дабы зэк доезжал до больнички, а не подыхал в «Белом лебеде».
Страх, ужас и мучения переполняли сердца людей. За время открытия такого «профилактория» было жестоко сломлено более ста воров в законе, через стены транзитно - пересыльного пункта прошли тысячи заключенных, которые побывали в ужасных условиях. Грязь, мрак, клопы, вши и болезни, дополняли нечеловеческие условия, заставляя людей безропотно подчиняться власти генерала - сатрапа.
Результаты радовали управление УСОЛЬЛАГа, которое ставило в пример созданный «Белый лебедь» и подобный опыт перенимали другие «командировки»: в Красноярском крае, в республике Коми, в Архангельской области. Черная «слава» об адской тюрьме быстро облетела лагеря и тюрьмы страны. Многие воры и отрицалы, не в полне уверенные в собственной стойкости духа, любыми способами пытались увильнуть от этапа в «Белый лебедь». Ведь это было не секретом, что некоторые кончали свою

Ломка это такое спецмроприятие, согласно внутренней документации Минюста, проводимое для «развенчания и дискредитации преступных авторитетов», чтобы всякие «воры в законе» и вообще авторитетные личности, прибыв в колонию этапом, не могли бы отрицательно влиять на общую массу заключенных. Их предполагается ломать в момент прибытия, сразу.

Вор в законе Мегона Джалагония (Мегона). После задержания с героином в 1996 году суд приговорил Джалагонию к одному году в колонии усиленного режима. Отбывать срок «законник» отправился в Волгоградскую область. Появившись в зоне, Мегона решил подавить всех своим авторитетом. Но у него ничего не вышло. После этого с грузином произошло чудесное превращение. Мегона написал заявление на имя начальника колонии, в котором сообщил, что хочет встать на путь исправления и «отказывается от короны и воровской идеи». Свои слова заключенный подтвердил делом - убирал территорию, дежурил, был почтителен с администрацией. Несмотря на это через несколько лет Мегона вновь появился в столице и уже сколотил банду, которая торговала наркотиками, совершала грабежи и разбои. Мегона встречался с несколькими московскими «ворами в законе», чтобы застолбить за собой территорию. По некоторым сведениям Джалагония в 2001 году закончил жизнь самоубийством в возрасте 55-лет, из за того что был вызван на разборку, где его за поддержку в ходе парламентских выборов одного из мажоритарных кандидатов в депутаты, лишили звания вора в законе

На деле ломают всех, а не только авторитетов. В зонах, в которых существует ломка, это мероприятие проводится в самых различных формах. Где-то более мягко, где-то очень и очень жестоко. Где-то ломка вообще отсутствует.

Прибывшие этапом обычно размещаются в карантине. Это помещение камерного типа, под замком или же оборудованное наподобие СУСа (отряда Строгих Условий Содержания), где помещения тоже запираются снаружи, но решеток на окнах нет. В карантине обычно осужденные проводят первые две недели или 10 дней. Самый мягкий способ ломки - работа по благоустройству.

Дело в том, что согласно правилам внутреннего распорядка, осужденный обязан отработать на благоустройство колонии не менее 2-х часов в неделю. Но работа работе рознь. Работа на запретной зоне по зэковским понятиям считается недопустимой. Это считается, как строить самому себе тюрьму. Также недопустимо, например, чистить туалеты. Менты, зная это, специально заставляют прибывших этапом зэков работать именно на запретке. Косить траву, боронить контрольно-следовую полосу и т.д.

Отказ - первое нарушение. На следующий день снова отказ - еще одно нарушение. Затем штрафной изолятор (ШИЗО) и далее как администрации будет угодно. Если они решили, что человек этот опасен для них как потенциальный бунтарь, значит еще одно ШИЗО и СУС - строгие условия содержания или ПКТ (помещение камерного типа) на 6 месяцев, а там и до года. Два ПКТ в течение года - документы оформляются в суд и суд уже определяет изменение режима отбытия наказания с колонии на тюремный. До трех лет. Из тюрьмы обратно в зону человек возвращается уже потенциальным врагом начальства и при малейшем нарушении отправляется обратно.

Могут также заставить убирать снег на плацу, на виду у всей колонии - это тоже неприемлемо. Человек еще не успел подняться на зону, а его уже заставляют подметать плац или убирать на нем снег, что о таком подумают остальные зэки? Поэтому отказ, ШИЗО и т.д.

При жестком варианте за отказ от хозработ бьют. Избиение, как правило, происходит тут же, на запретке, под дулами охраны на вышках, чтобы збежать возможных эксцессов, менты ведь тоже боятся, иногда заставляют мыть полы в помещении штрафного изолятора, что тоже большинству неприемлемо. Главное, чтобы работа была унизительной с точки зрения зэковской морали, и чтобы таким образом этапник потерял свой статус нормального мужика.

Еще один вариант. Этапникам предлагают подписать заявление о вступление в какую-нибудь самодеятельную организацию. Их много: «секция внутреннего правопорядка», культмассовая секция, еще какие-то, точно названия не помню. Не важно. Главное, чтобы хоть куда-нибудь подписал заяву. С этого момента зэк становится «вязаным», то есть активистом, то есть активным помощником администрации, и не важно, что он потом никогда не будет никакой администрации помогать, главное, что подписал. Авторитетом ему уже не быть.

Но и тут не все так просто. Есть такие места, спецтюрьмы, как например Соликамский «Белый лебедь», или Елецкая крытая тюрьма, или большинство колоний Мордовии, где могут заставить подписать любую бумагу, там применяется совершенно открыто насилие, опасное для жизни и здоровья. Поэтому уже давно всем блатным миром было принято негласное постановление, что ЛЮБЫЕ расписки данные на «Белом» недействительны с момента написания. Не умирать же из-за бумажки.

В принципе уже в карантине зэк сам для себя решает, какую линию поведения он намерен выбрать. Не подписать ничего, не работать на запретке, не брать в руки швабру и идти до конца в отрицаловку, то есть «страдать за общее дело». Тогда дорога одна: ШИЗО, ПКТ, СУС, «крытка» - тюрьма. Авторитетный образ жизни, бесконечные мытарства, туберкулез, риск никогда не освободиться. Или же более или менее сносное существование, перспектива УДО. Но могут потребовать стучать, сидеть как попка на дверях локалки (локального участка - каждый отряд в зоне дополнительно отгорожен сеткой, локализован) и исполнять прочие неприятные обязанности. Морально сломленный человек думает: «Да хрен с ним, освобожусь - всё забудется»

Мне лично просто повезло. В Ныробе на запретку не гоняли. Кроме того, старшим дневальным по ТПП (транзитно-пересылный пункт) был там чеченец Лечи Алханов, узнав обо мне вс ё, он вообще меня на работу не выводил и начальству посоветовал держать меня под надзором в отряде хозобслуги. Числился я «корреспондентом», откуда они такую должность откопали - неизвестно, но это давало мне возможность сидеть целыми днями в библиотеке, но никаких обязанностей не налагало.

А на «Белом лебеде» тоже никаких расписок с нас не требовали, там просто били, били жестоко и били ВСЕХ подряд, там была такая веселая кутерьма, что просто не до бумажек было. А все последующее время мы работали в крольчатнике и свинарнике, а убирать за четвероногими хрюшками мне всегда казалось предпочтительнее, чем за двуногими. Повезло, в общем. И повезло круто.

Платона Лебедева ломали как раз через запретку. Такая видимо беспредельная зона, но ему, конечно, никто ничего никогда по этому поводу не скажет, не упрекнет. Он человек не из преступного мира, не обязан следовать строгим нормам. Да и зона - абсолютно красная.

Насколько мне известно, ничего подобного в политических зонах при советской власти не было. Во всяком случае, последние полвека. Для сегодняшних политзэков это дополнительная пытка. Буреполом, как мне кажется, зона отнюдь не красная. Она скорее чёрная, подконтрольная зэкам, а не ментам и не активистам. Там, судя по дневникам Бориса Стомахина, особо не стесняясь пользуются сотовыми телефонами, варят брагу, устраивают даже маленькие бунты и это всё сходит с рук! Так что особой ломки там, скорее всего нет, а расписки требуют от тех, кто собирается на УДО, не более. Давать или нет, - дело каждого. Борис не от мира того, ему волноваться по такому поводу нет смысла.