Наказания. Как была устроена система наказаний в русской армии

У каждого советского солдата или сержанта, хотя бы раз за всю службу попавшего на «губу» («кичу»), остались после полученного опыта неизгладимые впечатления – условия содержания на советской гауптвахте были нередко весьма жесткими.

За что туда можно было попасть

Перечень солдатских «залетов» (неблаговидных поступков, за которые надо отвечать), за которые можно было угодить на гауптвахту, весьма широк. На гарнизонных и войсковых «кичах» сидели главным образом «дисциплинарщики» («самоходы», ушедшие без дозволения за пределы части, пойманные за распитием спиртного или в состоянии алкогольного опьянения, наказанные за дедовщину, неопрятный либо неуставной внешний вид и т. п.). Для более серьезных проступков существовали дисбаты — дисциплинарные батальоны.
Сажали на «губу» на срок от трех до пятнадцати суток. Если наказанный совершал что-либо недозволенное во время отбывания наказания, срок могли продлить. В срок службы время отсидки не включалось.

Уходя, оставляли лучшее

Для начала приводили в «соответствие» форму прибывших на гауптвахту. Кокарды, значки и вообще все металлическое, чем можно вскрыть себе вены или поранить другого, изымалось. На «киче» не полагалось также иметь ремни и портянки, чтобы, не дай Бог, сиделец на них не повесился. Все личные вещи — от зубной щетки до часов — изымались, курево — тоже.
Если наказанный успевал и имел такую возможность, то он заранее переодевался в застиранное старье (нообязательно уставное, иначе за расхлябанность могли и пару-тройку суток накинуть к объявленному сроку «губы»), оставлял ротному каптеру (или же на хранение товарищам) все мало-мальски ценное. Это мог быть кожаный ремень с бляхой, ушитые дембельски» сапоги или новенькая форма, шапка «ведром», со вставкой. На «киче» все это отбиралось безвозвратно, не говоря уже о «вшивниках» – неуставных шерстяных носках, свитерах, теплых майках и трико, которые советские воины поддевали под форму зимой. Это добро «краснопогонники» (комендантское подразделение при гауптвахте) либо рвали сразу, либо забирали себе.

Условия содержания и меры «воспитания»

Пребывание на гауптвахте для солдат и сержантов зачастую превращалось в настоящий ад – все зависело от того, насколько изощренными на той или иной «губе» были издевательства.
Камеры были практически идентичны тюремным карцерам. Лежать на нарах дозволялось только после отбоя. В туалет выводили один-два раза в день, и время на оправку давалось минимальное — чаще не больше минуты, как и на еду. В советской армии подъем по распорядку был в 6 утра. На «киче» будили на час раньше. Все приказы «краснопогонников» нужно было выполнять беспрекословно и бегом, иначе из-за одного потом страдала вся камера.
«Воспитательные» меры для на гауптвахте применялись порой самые изуверские. Большинство отслуживших и испытавших на себе суровые условия «кичи» вспоминают смоченную водой хлорку – ее могли разбросать по полу камеры или просто поставить в помещении таз с химикатом. Через несколько минут «залетчики» уже начинали задыхаться. Многие помнят, что камеры «губы» зимой вообще не отапливались и «постояльцы» гауптвахты были вынуждены все бессонные ночи согреваться, не прекращая двигаться. Стены камеры поливались водой, чтобы к ним не прислонялись.
Охрана из комендантского подразделения «кичи» «потешалась» над сидельцами как умела, фактически нормой были постоянные избиения и иные издевательства.
«Залетчики» ежедневно отправлялись на какую-либо работу, часто совершенно бесполезную. Они могли дробить ломами камни на мелкие куски, переносить с места на место грузы. Отдельными обязательными пунктами «воспитательной» работы на «киче» были многочасовая строевая муштра и изучение устава Вооруженных сил СССР.
Население камеры заставляли не менее двух раз в день убирать помещение. Для мытья полов использовались уставные «подшивы» – стандартные солдатские подворотнички, представлявшие собой тряпочку размером с книжную закладку. По большому счету, мыть полы должны были все, но на деле убирались лишь «духи» и слабохарактерные сидельцы, старослужащие только старательно делали вид, что участвуют в процессе.
Прапорщики и офицеры, разумеется, отбывали сроки на «губе» в несравнимо более щадящих условиях, их не гоняли и не мучили, как солдат.
«Краснопогонников», охранявших гауптвахты, в советской армии люто ненавидели. Служить в комвзводе (туда зачастую набирали прямо в начале службы из «учебки») среди солдат и сержантов считалось западло. От призыва к призыву передавались предания, что армейских «ментов», едущих на «дембель», случалось, выбрасывали с поездов на ходу. Многие охранники, отслужив срочную, на самом деле предпочитали возвращаться домой в гражданке, чтобы не искушать судьбу.

Самовольная отлучка из расположения части (она же «СОЧи», «самоход», «самоволка»), как правило, каралась помещением под арест на гауптвахту.

Чем она отличается от дезертирства

Самовольной отлучкой считалось нахождение солдата (сержанта, офицера) вне пределов части либо места службы, если ему командование не разрешало покидать данную территорию именно на такое количество времени. В «самоволке» считался воин, если он отсутствовал больше суток. Когда единовременное отсутствие превышало трое суток, это могло расцениваться как дезертирство. Формально, согласно Положению о воинских преступлениях, действовавшему с 1957 года, до 80-х годов к дезертирам причислялись военнослужащие-срочники, самовольно оставившие расположение части на срок, превышающий шесть суток или же сбежавшие явно с целью уклониться от службы.

«Самоволкой» также считалось несвоевременное прибытие без уважительных причин из увольнения. К «самоходам» могли причислить загулявших отпускников, командировочных, возвращавшихся из госпиталей после лечения.

В условиях военного времени в советской армии за самовольную отлучку могли и под трибунал отдать, отправить в штрафбат – вариантов наказания было много, вплоть до расстрела. В Великую Отечественную войну в основном было распространено дезертирство, расценивавшееся как военное преступление.

Сколько за это сидели на «губе»

Чаще всего «самоходов» сажали на гауптвахту («губу»). В зависимости от тяжести проступка срок наказания варьировался от трех до пятнадцати суток. После «губы» эти дни нередко приходилось дослуживать дополнительно, поскольку их в общий срок службы могли и не включить.

На гауптвахту за «самоход» сажали как военнослужащих срочной службы, так и курсантов военных училищ. Режим содержания последних, как правило, был помягче.

Как «самоходы» наказывали себя сами

Неуставное наказание за самовольную отлучку из расположения части (подразделения) в условиях боевых действий в советской армии могло быть гораздо серьезнее, чем по уставу Вооруженных сил СССР – военнослужащий зачастую попадал в плен к противнику. О том, как это происходило во время нахождения ограниченного контингента советских войск в Афганистане, в общих чертах рассказывается в художественном фильме Федора Бондарчука «9 рота».

В действительности в Афгане все было гораздо жестче – из сотен попавших в плен к моджахедам советских военнослужащих-срочников многие оказались в этой ситуации как раз уйдя по тем или иным причинам в «самоволку». Попадание в плен часто означало верную и мучительную смерть – «духи» предпочитали убивать пленников медленно и изощренно. Везло тем, кто соглашался принять ислам и перейти на сторону моджахедов.

Этой записью я продолжаю цикл рассказов о взаимоотношениях между военнослужащими в современной армии России. Если в прошлой статье было рассказано про неуставные отношения, то сегодня речь пойдет о состоянии дисциплины в войсках.

Каким же образом выглядело поддержание дисциплины в армии, положим, лет десять назад?
Упор на сознательность, конечно, неплохая вещь, но наиболее действенным способом поддержания дисциплины является страх наказания. Было два варианта наказания: законное и незаконное.
По законному способу военнослужащий, совершивший дисциплинарный проступок, мог получить, например, выговор. Выговор для солдата-срочника не грозил ничем существенным, поэтому его не опасались. Более действенным видом наказания было письмо командира родителям нерадивого солдата, либо в местную администрацию по месту жительства. Этот способ применялся не часто, малой частью командиров, и срабатывал только при большом уважении солдата к своим родителям и желании последних на него воздействовать. Наибольший эффект достигался в тех случаях, когда солдат был родом с республик Северного Кавказа, где развито почитание родителей.
Наиболее используемым видом наказания было содержание недисциплинированного солдата на гауптвахте ("губе"), куда его мог отправить на энное количество суток командир своим решением. Там с ним особо не церемонились, держать могли как в одно лицо в одиночной камере, так и с десяток человек в камере 2х4. Пару раз в сутки бегом в туалет на несколько минут, а в остальное время хоть в сапог. Днем изнуряющая шагистика на плацу, либо уборка снега. Хорошо, когда караул со своей части, значит будут поблажки, плохо, когда с другой. Содержание на гауптвахтах везде разнилось, поэтому можно услышать рассказы и про две недели отдыха, и про две недели кошмара. Срок нахождения на "губе" не засчитывался в общий срок военной службы, поэтому попасть туда солдаты не стремились.
Следующим видом законного воздействия было отбывание наказания в дисциплинарном батальоне ("дисбате"), куда направлялся решением военного суда солдат, совершивший уголовное преступление. Срок отбытия наказания в дисбате также не засчитывался в общий срок военной службы и мог достигать трех лет. То есть к двум годам срочной службы добавлялось еще до трех лет в дисциплинарном батальоне, где содержание было немногим лучше зоны.
Но далеко не все проступки и преступления военнослужащих наказывались их командирами законным способом, потому что в армии за многие годы сложилась порочная практика: не выносить сор из избы. За произошедшее происшествие в подразделении, вне зависимости от возможности его предотвратить/ не предотвратить, наказывалась вся командная цепочка сверху донизу:командир взвода, замкомандира роты по воспитательной работе, командир роты, замкомандира батальона по воспитательной работе, комбат и т.п. Для того, чтобы избежать наказания, в офицерской среде стало практиковаться сокрытие правонарушений, а наказания за них плавно перетекли в незаконные способы.
Незаконный способ поддержания дисциплины и наказания виновных был прост: физическое воздействие. Проще говоря, мордобой. Солдат не выполнил приказ? Зачем везти его на гауптвахту, потом забирать, получать жесткие нагоняи от командования, если можно быстро дать ему пару затрещин, и в следующий раз он будет стараться выполнить указания, подстегиваемый страхом? Старший призыв, "деды", точно также муштровали молодое пополнение. Таким образом, дисциплина частенько держалась не на законных способах наказания, как должно быть, а на незаконных, которые работали быстрее и эффективнее.

Ну а что же сейчас происходит в армии с дисциплиной?
За последние годы произошло несколько важных изменений и с отрицательными, и с положительными последствиями.
Еще в 2002 году под давлением общественного мнения было принято решение о том, что направить военнослужащего отбывать наказание на гауптвахту может только суд. Если ранее это была прерогатива командира, то сейчас все решает судья, который может принять постановление о дисциплинарном аресте на срок до 40 суток. А может и не принять.
Сейчас командир, решивший направить солдата на гауптвахту должен предоставить в суд весьма тщательно подготовленный пакет документов, иначе рискует получить отвод:
- материалы разбирательства с объяснениями и рапортами должностных лиц, которые подтверждают, что правонарушение было;
- служебная карточка нарушителя, где должно быть не меньше трех взысканий за проступки;
- характеристика на оного нарушителя;
- рапорт нарушителя, в котором он отказывается от адвоката. А если не отказывается, то необходимо оплатить государственную пошлину за его услуги;
- протоколы о грубом нарушении дисциплины (два экземпляра);
- медицинская справка, что солдат не болен и по состоянию здоровья может содержаться под арестом;
- подтверждение из органов внутренних дел что солдат до призыва не привлекался к ответственности.
А также множество копий документов: военного билета, учетно-послужной карточки, личного дела военнослужащего, причем каждая страница должна быть заверена командиром части.
У командира взвода/роты огромное множество задач, но, положим, он выкроит время и решит собрать все нужные документы. Однако тут всплывает все та же застарелая проблема: нежелание вышестоящего командования выносить сор из избы. "Старлей, это что же у тебя в подразделении творится, а?! Статистику части портишь, за которую наверху по головке не погладят?! Какой с тебя командир, старлей, раз ты солдата заставить подчиниться не можешь?! Иди, командуй, и не морочь мне голову своими бумажонками!". Хорошо, если командир части понимает необходимость наказания правонарушителей и поддерживает младших офицеров, но, к сожалению, в значительной части случаев этого не происходит.
Отправить солдата в дисциплинарный батальон проблематично по все той же причине: нежелание ставить пятно на подразделение, которое может отразиться на карьере и денежном довольствии командного состава.

Может поставить правонарушителя в наряд?
Если этот метод и был действенным в советское время, то сейчас он бесполезен.
Во-первых, солдат с асоциальным поведением может просто отказаться идти в наряд. Чтобы его наказать за отказ, необходимо сажать на "губу". Сажать на "губу" можно только после сбора документов для суда. Документы получится собрать, если вышестоящие командиры не побоятся испорченной статистики по правонарушениям.
Во-вторых, число нарядов сейчас уменьшилось, т.к. в большинстве воинских частей питание передано на аутсорсинг, соответственно в наряд по столовой мыть тарелки уже не пошлешь.
В-третьих, на каждом разводе, где проверяются лица, заступающие в наряд, присутствует медик. Не желающий заступать в наряд солдат может просто сказать ему, что чувствует себя плохо и "больного" снимут с наряда.
В-четвертых, во внеочередной наряд (типа двое суток подряд дневальным по роте) уже поставить нельзя. Ведь вдруг этот самый боец пожалуется в прокуратуру, либо в комитет солдатских матерей, что его загоняли по нарядам, отдохнуть не дают. Скандалов потом не оберешься, да замучаешься отписываться тоннами бумаги, что это не ты, старлей, такой изверг, а солдат плохо службу несет.
Еще десять лет назад, во время моей срочной службы, наказание внеочередным нарядом не практиковалось (оно заменялось мордобоем), а сейчас оно фактически не применяется по вышеуказанным причинам.

Так может старый добрый мордобой решает проблему?
Нет, так уже не получится действовать. Поскольку в последние годы чрезвычайно активизировалась работа военной прокуратуры по пресечению случаев неуставных отношений, распускать руки офицеры и сержанты стали достаточно редко и очень аккуратно, так как сесть в тюрьму или быть уволенным нет никакого желания. Вообще, возможность бить сейчас держится только на правовом нигилизме солдат, которые по разным причинам не заявляют о побоях в органы военной прокуратуры. Битьем уже вопросы поддержания дисциплины не решить.

Так как же держится дисциплина нынче, раз произошли такие изменения?
Дисциплина держится исключительно на морально-волевых качествах командиров. Если командир способен морально надавить на подчиненного и заставить его выполнить приказ, то в его подразделении будет относительный порядок. Но не все офицеры имеют подобные морально-волевые качества, в следствие как объективных причин (каждый человек, имеет свой склад характера), так и субъективных (с каждым годом после распада СССР престиж военной службы становился все ниже, что привело к появлению в рядах офицеров лиц, считающих службу проходным явлением, с соответствующим к ней отношением).
С дисциплинарными наказаниями типа ареста, как я уже выше указал, большие проблемы. Бить стало очень опасно. Слабым наказанием может служить запрет на увольнение за пределы части по выходным, но я не встречался со сколько-нибудь значимым эффектом от этого действия.
Из взысканий остались только выговоры, которые по-прежнему мало беспокоят военнослужащих по призыву, да письма командиров домой либо в администрацию по месту проживания солдата, которые имеют все меньший вес.

Дисциплина удерживается лишь на морально-волевых качествах командиров, да том факторе, что солдаты за год службы не успевают "забронзоветь", чтобы забить на приказы офицеров. А между тем, солдаты с асоциальным поведением и сильным характером вовсю стараются воспользоваться такой дырой в системе наказаний и молчаливо саботируют выполнение приказов, перекладывая их на плечи более дисциплинированных военнослужащих. Ведь угроза реального наказания невелика.

Решение вопроса лежит на поверхности: сломать старый принцип не выноса сора из избы. Перестать наказывать командиров за вскрытие ими фактов правонарушений, а наоборот поощрять. Наказание должно быть только за сокрытие преступления или дисциплинарного проступка.

Поблагодарить автора за материал можно следующими способами:
Кошелек на Яндекс.Деньги - 410011004962308
WebMoney:
WMR - R293614727763
WMZ - Z566854156452
PayPal - [email protected]
QIWI-кошелек (он же номер Мегафон-Москва*) - +79269277749
*звонить на данный номер бесполезно, номер технический.

НАКАЗАНИЯ

«Умеренное военное наказание, смешанное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет честолюбивого солдата, нежели жестокость, приводящая оного в отчаяние».

Ну а как же наказания, ведь солдат, подобно крепостным, били! - воскликнет неугомонный в своих сомнениях читатель. Вообще-то говоря, бивали в военных учебных заведениях и будущих офицеров. Телесные наказания распространялись в России не только на крепостных, но и на лично свободных крестьян, горожан и небогатых купцов. Били и солдат в армии.

Побои палкой были основной формой наказания рядовых. Именно их полковник имел в виду, когда писал о нарушителях порядка караульной службы: «А кто от торопливости, дабы поспеть честь отдать, за ружье для делания еще не повеленного хвататься будет и произведет во фронте замешательство, того неослабно наказывать. То же самое в отдании чести наблюдает всякой часовой, а за свою торопливость, в каком ни есть темпе, как только усмотрен будет, наказан должен быть без упущения».

Суворов против бития, не только бывших крестьян, но и дворян, не возражал. Дворянина он приказывал бить плашмя по спине клинком (этот прием назывался «фухтелем»), а не палкой, как простых солдат. «Безграмотный дворянин, - писал полковник, - отличность в полку имеет против прочих разночинцев только в том, что его за вину штрафуют фухтелем, как и всех в полку в нижних чинах дворян, а не палкой. Ни в чин никакой не производится, пока по-российски читать и писать довольно (не) обучится».

Однако Суворов рекомендует и более педагогичные меры. Грамотного и примерного поведения дворянина полковой командир определял в роту, где капитан его «с помощью старшего сержанта обучает ласково и исподволь», как солдаты-наставники - молодых рекрут.

Задачей «Полкового учреждения» было избежать ситуаций, когда побои были не праведным наказанием и средством исправления дурного нрава, а признаком отчаяния командира, запустившего работу с личным составом. В главе об обучении рекрут ни слова о наказаниях нет: за что наказывать, коли люди еще «в тонкость» не обучены?! В письме Веймарну Суворов говорит о новобранцах Суздальского полка (выделено мной): «Их не били, а учили каждого, как чиститься, обшиваться и мыться, и что к тому потребно, и был человек здоров и бодр. Знают офицеры, что я сам делать то не стыдился».

За обученным личным составом необходим был неослабный контроль командиров, «дабы чрез послабление того из добрых солдат не сделать ленивых, нечестолюбивых к их должности, нерадетельных и напоследок распутное их состояние от отчаяния бешеною дракою не поправлять» (выделено мной. - Авт.).

Побои были не единственной мерой наказания провинившихся. В «Полковом учреждении» неоднократно упоминаются словесные увещевания, выговоры, угрозы доложить о неисправности военнослужащего выше и доклады (с последующим понижением в чине или даже разжалованием), гауптвахта и наряды вне очереди. Капитан должен был иметь под рукой ротные списки с отметками, «кто куда командирован, дабы полковому командиру без дальних справок о каждом отвечать мог; (он же) наблюдает, чтоб один перед другим в лишнюю очередь командирован не был, разве за доброе состояние кого облегчит, а другого за наказание в лишнюю очередь командировать старшему сержанту прикажет».

Ротный напоминает в «Полковом учреждении» отца, педагога и священника в одном лице. Капитан «знает именно всех в своей роте нижних чинов, дабы о каждом пред своим командиром ответствовать мог, и, будучи сведущ о способностях каждого, исправнейшего от других отличает. Ежели кто из новоопределенных в роту имеет какой порок, как то: склонен к пьянству или иному злому обращению, неприличному честному солдату, то (капитан) старается его увещеваниями, потом умеренными наказаниями от того отвращать. Умеренное военное наказание, смешанное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет честолюбивого солдата, нежели жестокость, приводящая оного в отчаяние».

«По расположении (полка) в квартиры ротной командир, - говорится в главе IV «О непременных квартирах», - спустя одну неделю, объезжает всю роту по ее квартирам. Каждого квартиру и в ней квартирующего (он) посещает и осматривает, все ли оружейные, мундирные, амуничные и годовые вещи в целости и чистоте, и все ли есть… Как и где их хранит, и свой провиант, в чистоте ли (солдаты) себя содержат. Для благочестия (капитан) прослушивает (солдат) в повеленных при полку молитвах, утверждает доброе согласие с обывателями, и с каждым рядовым, что ни есть, говорит, дабы усмотреть, не привыкают ли они к крестьянским речам, виду, рассуждению и ухваткам и не отвыкают ли от военной смелости. Кто в чем попортился, обленился, опустился и оробел, берет его под собственной свой присмотр на время, и не самого его, но его начальника строго за то наказывает (выделено мной. - Авт.). Эти осмотры ротной командир чинит еще дважды, то есть: второй среди зимы и третий не меньше месяца перед выступлением в лагерь», а в его отсутствие все названное контролирует старший сержант.

Серьезной виной полковник считал проникновение в армию «подлых» черт крепостных крестьян. «Хотя рядовому с крестьянами, кроме тех, которые из них в пьяных и иных мотовских подлых, грубых и беспокойных поступках обращаются, на квартирах сообщение иметь не воспрещается, но совсем военным правилам противно, что к их виду, образу, ухваткам, рассуждению и речам хотя мало солдату привыкать. Однако при том обходится с ними (крестьянами) ласково и ни в чем их ни словом, ни делом не обижать, за что по вине не допуская до штаба (солдат) наказывать, а буде какие жалобы в штаб произойдут, за те ротной командир сам ответствовать должен».

«Бешеная драка» временами была необходима для исправления запущенных солдат, но указывала на виновность их командиров. «Если из унтер-офицеров или капралов кто в поступках испортится, так что трудно будет его поправить, - наставлял Суворов, - о таком (ротный) представляет полковому командиру: оный по обстоятельству лишен будет своего начальнического чина. Старшего сержанта… если провинится, то капитан его ставит под ружье. А если старший сержант испортится и ослабеет, то по представлению капитанскому, что его должности править не может, от полкового командира лишен будет сего чина».

Полковник понимал, что «ослабленный» пьянством мог быть или приведен в чувство увещеваниями, угрозами и побоями, или остаться пропащим для своей должности человеком. Тут от командиров требовалось терпение. До полковника и даже до капитана, по буквальному смыслу «Полкового учреждения», должны были доходить рапорты только о том, что нижестоящие чины сами не смогли исправить: ведь упоминание о плохом поведении в рапорте было позором и формой наказания. Старший сержант «исправлял» поведение командовавших капральствами унтер-офицеров, капралов и ефрейторов, «не допуская до ротного командира», но лично делая им выговор.

В наказаниях солдат Суворов приказывал учитывать мотив проступка и разбираться, следует ли вообще взыскивать на рядовом. Сломал солдат оружие так, что самому починить невозможно, и «если это учинено от небрежения, то капрал рядового неослабно наказывает». А сломанную фузею или тесак немедля заменяет у каптенармуса.

Из книги Досье Сарагоса автора де Вильмаре Пьер

8.5. Загадочные побеги, но без наказания охранников Столь же трудно хоть на минуту поверить, что никто из радистов, находившихся под контролем немцев, не предупреждал Центр. Весь мир знает, что в условиях техники радиопередач того времени операторы, принимавшие

Из книги Военные мемуары. Спасение, 1944–1946 автора Голль Шарль де

Устав международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран Оси (Лондон, 8 августа 1945) I. Организация Международного Военного ТрибуналаII. Юрисдикция и общие принципыIII. Комитет по расследованию дел и обвинению главных Из книги Великая война не окончена. Итоги Первой Мировой автора Млечин Леонид Михайлович

Преступление без наказания «Нескончаемые ненависть и противостояние врагов, окружавшие моего отца, в конце концов оставили след в его характере, – писала Матрена Распутина. – Он стал нервным, раздражительным, его мучила бессонница. Для того чтобы забыться и

Из книги Фронтовые будни артиллериста [С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945] автора Стопалов Сергей Григорьевич

Наказания за преступления и проступки В нашем полку не было шпионов и диверсантов. По крайней мере, мы ничего такого не слышали. Не было и злостных дезертиров. Однако случаи, когда тот или иной бравый солдат исчезал на несколько часов в поисках самогона, оставался на ночь у

Одновременно с рекрутчиной (то есть в начале 1870-х) в русской армии настал конец и ужасным телесным наказаниям. Теперь дисциплина поддерживалась таким способом, который на первый взгляд казался цивилизованным. Наказания для военнослужащих разделялись на две группы: дисциплинарные и уголовные.

Этот текст рассказывает о том, как была устроена дисциплинарная система в послереформенной (призывной) царской российской армии. Выдержки сделаны по книге А.Анисимова "Воинский устав о наказаниях, разъясненный мотивами, на которых он основан, и решениями Главного Военного Суда" (link). Книга, являющаяся комментарием к закону и сборником судебных прецедентов, содержит в себе несколько сот кратких и жутких историй, приключившихся с нашими предками, и, благодаря многочисленным цитатам, содержащим оскорбления, которыми солдаты награждали офицеров, позволяет нам услышать голос простого человека, умершего сто лет назад и не оставившего на земле иных следов.

Как была устроена система наказаний в армии

Дисциплинарные наказания накладывались начальником, без особых церемоний, самым тяжким из них был месячный арест в карцере / 20 суток строгого ареста (на хлебе и воде) / 8 суток усиленного ареста (в темном карцере). Дисциплинарные наказания налагались за все вообще маловажные проступки, нарушение общественного порядка и благочиния — то есть за что угодно по усмотрению начальства, и обжаловать их было нельзя.

С уголовными наказаниями всё было сложнее. Уголовные проступки и преступления рассмаривались судом, который не сильно отличался от гражданского. Предусматривалось и предварительное следствие, и поддержание обвинения прокурором, и представление подсудимому бесплатного защитника, на приговоры можно было приносить апелляцию. Для нетяжких преступлений собирали временный полковый суд, в котором все эти роли выполняли полковые офицеры, назначенные ad hoc, а первой инстанцией для тяжких предступлений и апелляционным судом был окружной военный суд, в котором работали профессиональные военные юристы, закончившие особую академию. Кассационные жалобы рассматривал Главный военный суд. Специфическими наказаниями для военных были одиночное заключение в военной тюрьме (от 1 до 4 месяцев) и отдача в дисциплинарный батальон (от 2 до 3 лет); наказания были равными по тяжести и зачитывались друг за друга день за день. Интересно, что разрыв по срокам не был заполнен — не получил 4 месяца, сразу получай 2 года. Каторга (от 4 лет) была общая с гражданскими.

Теперь расскажем о наиболее распространенных злодеяниях военнослужащих и наказаниях за них.

Солдат не оказал уважения

Самым массовым военным преступлением было неоказание с намерением начальнику должного уважения или неприличное с ним обращение (ст. 95). За это злодеяние, совершенное нижним чином по отношению к офицеру, полагалось от одного до четырех месяцев одиночного заключения в военной тюрьме. Военная юстиция довела расширительное толкование этой статьи до такого состояния, что под нее можно было подвести (это, кстати, официальный термин судебного языка той эпохи) всё, что угодно. В частности, уже ответ начальнику в повышенном тоне, при уставном и вежливом содержании речи, был достаточен для приговора. Вот еще примеры:

— солдат, наказываемый за что-то офицером, спокойно и без намерения оскорбить (что признавал суд) заметил "охота вам, Ваше благородие, кровь христианскую пить" ;

— солдат во время учебных занятий сказал начальнику "вы меня мучите, тираните своим учением, мне приходится либо бежать, либо повеситься" ;

— писарь в канцелярии писал личное письмо; делопроизводитель потребовал показать бумагу, на что писарь сказал: "это мой секрет, касающийся собственно меня" и прикрыл письмо руками;

— офицер спросил своего денщика, желает ли тот служить у него денщиком, на что тот ответил, что не желает, а желает служить во фронте (видимо, единственный возможный ответ на такой вопрос, не составляющий преступления был "рад стараться, ваше высокоблагородие").

Солдат оскорбил чувства

Значительно более серьезным преступлением было оскорбление начальника (ст. 97). Если нижний чин, оскорблял офицера при исполнении служебных обязанностей, ему давали от двух до трех лет дисциплинарного батальона. В принципе, суды подводили под эту статью любой случай, когда нижний чин обратился к офицеру на ты. Другие оскорбления бывали вот такие:

— рядовой, получив от офицера замечание за неотдание чести, отошел и с раздражением плюнул в сторону ;

— рядовой, арестованный за что-то офицером, сказал ему: "капитан, вы ответите за мое арестование, отведите меня к подполковнику" ;

— рядовой заспорил с врачом военного госпиталя по поводу того, что его выписали в часть слишком рано, и для выражения неодобрения показал врачу детородный член ;

— унтер-офицер, объясняясь с поручиком, размахивал руками и неумышленно толкнул его в грудь .

— унтер-офицер подошел к стявшему в строю рядовому и желал поправить его шинель, но тот без умысла к насилию отвел его руку .

А вот как выглядело неповиновение (ст. 105), за которое также давали от двух до трех лет военно-исправительных рот:

— во время суда по другому преступлению обвиняемый солдат на вопрос судьи о виновности ответил, что служить не желает и судиться не хочет (разумеется, 2-3 года за такое высказывание добавили к его сроку по первому обвинению);

— солдат, несмотря на неоднократные приказания начальника стоять смирно, продолжал делать движения ;

— один солдат взялся сшить другому сапоги; возник конфликт и солдат-заказчик пожаловался фельфебелю, фельдфебель велел отдать сапоги заказчику, на что первый солдат заявил, что сапог не отдаст, пока ему не заплатят уговоренные деньги (подчеркиваем, что речь идет о частных, внеслужебных отношениях солдат);

— солдаты, будучи недовольны назначением ротного командира, не ответили на его приветствие.

Солдат полез в драку

И наконец, самое ужасное наказание ждало тех, кого обвинили в нанесении начальнику удара, поднятию на него руки или оружия, а также в любого рода насильственном или крайне дерзком действии (ст. 105). Наказанием таким преступникам была каторга от двенадцати лет до бессрочной (опять же, если преступление совершалось против офицера при исполнении). Вот в чем такие злодейства выражались на практике:

— рядовой оттолкнул фельфебеля, который хотел удержать его от входа в казарму (рядовому повезло, что он оттолкнул фельдфебеля, а не офицера, ему досталось не от 12, а от 4 до 6 лет каторги);

— рядовой умышленно и неоднократно наступал на ноги начальнику .

Что именно защищал закон

Закон, несмотря на все декорарации, на самом деле подчеркивал, что он защищает не столько воинскую дисциплину в целом, сколько офицеров от солдат. Одни и те же преступления (например, побои), если они совершены нижним чином по отношению к офицеру, наказывались свирепо (как то описано выше), нижним чином по отношению к старшему нижнему чину — заметно мягче, офицером по отношению к старшему офицеру — еще мягче, а уж офицером по отношению к нижнему чину — совсем мягко. Да и сами наказания для офицеров и солдат на самом деле были разными: арест для офицера был просто домашним арестом, а для солдата сидением в карцере и спаньем на голых нарах; там, где солдата отправляли в исправительные роты, офицера просто увольняли со службы, и т.п.

В теории, на каждом смотре отводилось время для подачи нижними чинами жалоб. Офицеры должны были отойти от строя, и желающие могли заявить жалобу начальнику напрямую, минуя промежуточных командиров. Но все знали, что на самом деле пожаловавшийся только навлечет на себя неприятности, а жалоба, скорее всего, кончится ничем. Жалобы на избиения, оскорбления и т.п. неизменно заминались, единственное, с чем начальство могло помочь разобраться — это совсем уж наглое раскрадывание офицерами частных средств солдат.

Военные юристы тешили себя тем, что они служат закону, пусть и очень суровому. Они пытались сформировать юридически состоятельную судебную практику, создать прецеденты, заполняющие неясности закона. Военные суды, очень расширительно трактовавшие закон, при этом внимательно рассматривали те случаи, когда обвиняемые заявляли об отсутствии события преступления, имели алиби и т.п. В военных судах было 8-10% оправдательных приговоров (а в гражданских — до 40%), для современной российской судебной системы это невероятно высокий уровень.

Но, увы, нижние чины не умели оценить эти усилия. Им просто казалось, что они попали в ад. Правоприменение, за которым, в принципе, стояли состоятельные юридические соображения, в том виде, в котором оно доходило до солдат, в их глазах было просто садистским издевательством. Уголовные наказания за простое проявление эмоций, за выражение нейтральных мнений перед начальником, за попытку прикрыться, когда тебя избивают (незаконно избивают!) — всё это расходилось с представлением простого человека о рациональном устройстве сообщества людей и элементарной справедливости.

Простые вопросы начальника — типа "тебе понравились щи?" — вызывали у солдата ужас; он подозревал (не без основания) что за ответ вроде "щи слишком соленые" он может угодить в тюрьму. Солдаты, плохо приноровившиеся к армейской жизни, часто столь сильно паниковали, что просто не отвечали ни на какие вопросы старших офицеров (кстати, за это тоже можно было угодить в карцер) или бессмысленно лопотали "рад стараться, Ваше Благородие".

Последствия такой дисциплинарной системы были весьма обширными. Важнейшее из них — полная потеря контакта между солдатами и офицерами в тех частях, где начальство было настроено на установление строгой уставной дисциплины. Вторая проблема — распространенность рукоприкладства. Ситуация, в которой рукоприкладство запрещено, но законные наказания чрезмерно жестоки, приводила к тому, что провинившихся негласно били взамен законного наказания с их невольного согласия — избиение представлялось нижнему чину лучшей альтернативной отлачи на три года в дисциплинарный батальон, а это давало гарантию, что избитый не пожалуется. И то, и другое внесло существенный вклад в критическое снижение боеспособности армии, приведшее к ее поражению в Русско-японской войне и к неудачам в Первой мировой, а затем и к революции.